Мишель Фейбер - Под кожей

— Я открою окно, ладно? — устало предложил он.

Иссерли, смущенная тем, что ее поймали за руку, неловко улыбнулась.

— Нет-нет, дождь же идет, — возразила она. — Вы промокнете. Я… вообще-то, я против запаха ничего не имею. Мне просто интересно, что это?

— Собака, — ответил он, глядя на дорогу.

— Собака?

— Чисто собачий запах, — подтвердил он. — Отдушка спаниеля.

Он прижал кулаки к бедрам, постучал ступнями по полу. Носки на них, только сейчас заметила Иссерли, отсутствовали. Покрякивая, словно его расчесывали острым гребнем, он недолгое время корчил гримасы, глядя себе в колени, а потом вдруг спросил:

— Вы собачница или кошатница?

Иссерли на минуту задумалась.

— Вообще-то, ни то, ни другое, — ответила она, еще не понимая, как ей вести себя в этом непонятном разговоре.

Она переворошила в памяти все, что знала о кошках и собаках.

— Я не уверена, что смогу хорошо заботиться о домашнем животном, — призналась она и, увидев впереди на холме еще одного стопщика, подумала, что, может быть, и ошиблась, подсадив вот этого. — Насколько я знаю, это очень не просто. Вам ведь приходится выбрасывать собаку из вашей кровати, чтобы она поняла, кто у вас главный, так?

Водсель снова крякнул, на сей раз от боли — попытавшись перекинуть одну ногу через другую и ударившись коленкой о край приборной доски.

— Это кто ж вам такое сказал? — осклабился он.

Иссерли решила, что о собачьем заводчике лучше не упоминать: а ну как его полиция ищет.

— Читала где-то, — ответила она.

— Ну, не знаю, кровати у меня нет, — ответил водсель, перекрещивая на груди руки. Голос его снова обратился в странную смесь колкой надменности с бездонным отчаянием.

— Правда? — удивилась Иссерли. — А на чем же вы спите?

— На матрасе, который валяется в кузове моего фургончика, — ответил он таким тоном, точно она попыталась отвадить его от этого обыкновения, а он на все ее доводы наплевал. — Вместе с собакой сплю.

Безработный, подумала Иссерли. И тут же: не важно. Отпусти его. Все кончено. Амлис улетел. Никто тебя не любит. Одной лишь полиции ты и нужна. Поезжай домой.

Куда — домой? У тебя нет дома. То есть дом есть, но только пока ты работаешь. Иссерли отмахнулась от пораженческих мыслей и попыталась извлечь хоть какой-то смысл из услышанного ею от водселя.

— Но если у вас есть фургон, почему вы голосуете на дороге? — учтиво поинтересовалась она. — Почему сами на нем не ездите?

— А у меня денег на бензин не хватает, — пробурчал он.

— Но разве государство не платит вам… м-м-м… пособие?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Я думала, каждый безработный получает от государства пособие.

— Я не безработный, — оскорбился он. — У меня есть собственный бизнес.

— О.

Краем глаза Иссерли увидела, что лицо его странно изменилось: щеки налились краской, глаза заблестели — не то от исступленного энтузиазма, не то от слез. Он оскалил зубы, зашпаклеванные остатками когда-то съеденной пищи.

— Я сам себе жалованье плачу, понятно? — объявил он. — Когда могу себе это позволить. А было дело, и рабочим моим платил.

— М-м-м… а сколько у вас было рабочих? — спросила Иссерли, немного испугавшаяся его оскала и нажима, с которым он произнес последние слова. Он словно вышел из комы и основательно хлебнул мощного коктейля, состоявшего из гнева, жалости к себе и веселья.

— Да, вот это вопрос, это вопрос, — произнес он, постукивая себя пальцами по бедрам. — Штука в том, что они на мою фабрику все сразу не приходили. Кого-то могли отпугнуть запертые ворота, кого-то — погашенный свет. Да и сам я на ней последние несколько недель не показывался. Это, видите ли, в Йоркшире было. До Йоркшира доехать — уйма бензина уйдет. Ну и, опять же, я тамошнему банку триста тысяч фунтов задолжал.

Дождь утих, позволив Иссерли понять, по каким местам она едет. Если безумие этого водселя окончательно выйдет из-под контроля, она сможет ссадить его в Алнессе. Такие, как он, ей еще не попадались. Она погадала, встревоженно, уж не нравится ли он ей?

— Выходит, вы попали в беду? — спросила она, подразумевая деньги.

— В беду? Я? Не-е-е-ет, — ответил он. — Я никаких законов не нарушал.

— Но разве вы не считаетесь… без вести пропавшим?

— Я послал моему семейству открытку, — мгновенно выпалил он, скалясь, все время скалясь, в бровях и бороде его посверкивали капли пота. — Купил себе мир душевный по цене почтовой марки. Да и полицию избавил от пустой траты ее драгоценного времени.