Ли Киллоу - «Веритэ»-драма

Я люблю театры. Конечно, когда они в дни премьер заполнены восторженной публикой — кто их не любит. Но свое, совсем особое очарование есть и в их просторной пустоте и тишине, где прячутся призраки еще не рожденных героев и героинь и шелестят давно отзвучавшие овации. И я, пока шла по коридору, слушала этот шелест и распугивала своими шагами призраков. Но, войдя в темный зрительный зал, стряхнула эту сладкую чушь и, спускаясь по наклонному проходу, уже переключила все внимание на людей, стоявших в освещенном пятне посредине сцены.

Двое из трех были мне знакомы. Классический профиль и золотистые кудри Томми Себастьяна казались скопированными с античной вазы — как, вполне возможно, и было на самом деле. В противоположность ему лицо Майлса Рида было столь непримечательно, что никакими усилиями не удерживалось в памяти. Майлс принадлежал к числу тех актеров, которые будто и не существовали вне сцены, а на сцене всякий раз оказывались настолько безупречно чистым холстом, что любой режиссер мог изобразить все, что угодно. На сей раз Майлс был наголо брит.

Третий, незнакомый мне, наверняка и был Брайаном Элизаром. Он оказался ниже ростом, чем я ожидала, — едва доставал Томми макушкой до плеча. При этом он излучал такую мощную энергию, что даже я, стоя в проходе, почувствовала ее. Его крупное лицо с резкими, неправильными чертами властно притягивало и не отпускало взгляд.

По-прежнему незамеченная, я добралась до сцены и только здесь заявила о своем присутствии:

— Добрый день, джентльмены!

Они дружно обернулись и начали щуриться, стараясь разглядеть меня за рамками своего светлого круга.

— Нуар! — Майлс первым узнал меня и шагнул навстречу, протягивая руку, чтобы помочь подняться по лесенке. — Привет и поздравления — думаю, что Тони уже у тебя в кармане.

Со времени нашей последней встречи даже голос его изменился, превратившись из мягкого густого баритона в какой-то шелестящий фальцет.

Томми одарил меня воздушным поцелуем.

— Душа моя! «Приди, прекрасная, как ночь!»

Я сжала руку Майлса, благодаря за добрые слова, потом повернулась к Томми.

— Очень мило с твоей стороны, привет. Только скажи, почему ты ни разу не осилил ни одного стихотворения целиком, ограничиваясь самыми расхожими строчками?

— Ну, знаешь, на большинство и это производит вполне неизгладимое впечатление, — ничуть не смутившись, осклабился Томми.

— Добрый день, мисс Делакур, — кивнул мне Брайан Элизар. Голос у него оказался неожиданно низкий, исходивший откуда-то из глубин широкой грудной клетки.

— Очень рада познакомиться. И предвкушаю интересную работу.

Улыбаясь, я протянула ему руку, и она повисла в воздухе. Брайан Элизар сделал вид, что не заметил моего жеста. На секунду-другую я растерялась, ощущая себя полной идиоткой.

В свое время Брайан Элизар прославился совершенно неизбежными и очень бурными романами с исполнительницами главных ролей в каждой новой своей постановке. Эту «суперсерию» сумела прервать Пиа Фишер, которая прочно обосновалась в жизни великого режиссера. Год назад она погибла. «Возможно, эта трагедия и наложила свой отпечаток на нынешнее отношение Элизара к женщинам», — подумала я, убрала руку и улыбнулась собственной растерянности. И в ту же секунду поймала на себе цепкий и проницательный взгляд режиссера. Глаза у него были даже не карие, а какие-то именно коричневые, иначе не скажешь. Но прежде, чем я смогла оценить значение этого взгляда, он шагнул к четырем стульям, стоявшим в глубине сцены.

— Что ж, все в сборе, думаю, можно начинать работу.

На трех стульях лежали довольно тощие тетрадки с именами героев на обложках. Я нашла стул Аллегры Найтингейл и села на него. Тетрадки содержали наши роли — если только так можно сказать, потому что ни реплик, ни расписанных сцен там не было и быть не могло. Всего этого просто не существует в театре-«веритэ». Роль здесь — биография, героя. Именно это и делает «веритэ»-драму уникальной. Именно биографии своих героев, а никакие не реплики и придется нам учить, вживаясь в образ до тех пор, пока мы не сможем в любое время дня и ночи с точностью до мельчайших деталей сказать, как поведет себя наш персонаж в любой предложенной ситуации. И взаимодействие настоящих героев, воплощенных в нас, и увидят зрители. Причем два одинаковых спектакля в театре-«веритэ» невозможны: любая интонация голоса, повседневные мелкие изменения во внешности меняют и реакцию героев. Каждый вечер спектакль завершается иначе, чем вчера. Эта-то подвижная природа театра-«веритэ», сходная, пожалуй, с природой самой жизни, и притягивает зрителя.