Станислав Соловьев: Grunedaal

Но когда открылось, что изыскания ведутся не в строгом соответствии с установленной традицией, благожелательность со стороны старших магистров исчезла. Новость о пренебрежении мною некоторых традиций Школы облетела всех ее обитателей. Под окнами моей комнаты стали толпится любопытные ученики, а некоторые магистры, - большей частью младшие, - делали мне неясные замечания и намекали на какие-то последствия. Я допустил глупость, не задумавшись о таком странном поведении обитателей Школы, продолжал работать, по-прежнему не замечая суетливой и шумной жизни молодых, размеренной и властной - старых. Со временем я стал переносить работу из лабораториума себе в комнату, - это не поощрялось, - но так я экономил драгоценное для меня время. Однажды к моим окнам подошел один из старших магистров (лицо его я не разглядел, будучи увлеченный работой, - поэтому я до сих пор не знаю, кто это был) и приказал привратнику не позволять ученикам толпиться в внеучебное время под окнами магистерского общежития. Привратник криками разогнал малышню и тем отвлек меня от истории Лорихара. Я обеспокоенно посмотрел в окно, но там уже никого не было...

Тогда-то ко мне в лабораториум зашел сам Герт Лассавит, Наставник Школы. Я удивился такому визиту и приготовился к неприятностям: по рассказам коллег-младших магистров я был прослышал о суровости Наставника к не придерживающимся традиции даже в мелких деталях. Я не ошибся в своих предчувствиях: Наставник был рассержен на мое поведение. Он сдержанно поздоровался и уселся в деревянное кресло, - единственное в комнате. Я же остался стоять перед ним, - было не принято сидеть в присутствии старших по сану. Магистр Герт не стал ходить вокруг да около, он сразу же перешел к делу, которое его тревожило и, что таить, возмущало. "Почему ты не следуешь традиции нашей Школы, магистр Йорвен?" - спросил он у меня, всем своим видом излучая неудовольствие. Я не нашел, что ответить. Я и сам не знал, почему мне не хотелось следовать традиции, а работать самостоятельно. Тогда Герт спросил у меня: "Неужели ты думаешь, магистр Йорвен, что я буду и дальше не замечать такого отношения?" Я ответил ему в том духе, что прекрасно знаю и не сколько не сомневаюсь в осведомленности Наставника. Видимо, это я сказал с некоторым сарказмом (действительно, визит Наставника был мне неприятен), потому что Герт еще больше раздражился. Он посоветовал мне прекратить самостоятельную работу и прекратить изучение сообщества Лорихар, а подключиться к текущим делам, проводимым Школой в городе. Мне было посоветовано, чтобы я возглавил работу класса практикующих учеников. Тон советов был тоном приказа. Я не посмел ослушаться Наставника. После такой выволочки обо мне будут знать все историки Школы. Вряд ли я смогу продолжить начатую работу: начальник архива просто не допустит меня к материалам, относящимся к сообществу Лорихар... Я согласился с требованием Наставника и тогда он покинул меня...

Когда же я вышел из лабораториума, все уже знали о происшедшем и многие поговаривали о возможном исключении меня из Школы. Я не верил в это, так как такое решение могло последовать после неподчинения Наставнику или после открытого отрицания традиции и авторитета великого Перинана, что считалось настоящим преступлением. Я не горел желанием лишиться сана и оказаться на улице, среди Незнающих. Сама мысль о том, что я буду отстранен от анналов и текущего созидания истории, ужасала и перевешивала тогда всякое чувство противления или неудовольствия...

Многие молодые магистры время от времени поговаривали в узком кругу, как хорошо бы было, если изменили традицию и дали каждому возможность самостоятельного изучения. Но это были наивные разговоры. Они ни к чему не вели. Все помнили историю группы Ютиса: когда он открыто выступил против традиции Школы, и его и еще десять смельчаков Ректорат исключил из Школы, лишив сана и членства в корпорации. Судьба их окончилась печально - ни одна из Школ, существующих в Изученном мире, не осмелилась принять изгоев у себя или допустить к анналам. Как известно, все Школы связаны между собой намного теснее, чем бы им этого хотелось: ткань истории требует непрерывности и равномерной заполненности, не смотря на различия в интерпретации... Ютис от бесперспективности наложил на себя руки, а след его последователей растаял за границами Изученного мира. С тех пор всякого смельчака или просто сомневающегося в традиции в насмешку именовали "братом Ютиса". Сказать "школа Ютиса" означало обвинить оппонента в эклектизме и оторванности от всякой исторической традиции. Когда Наставник Герт вынес мне отчетливое порицание, некоторые прозвали меня "братом Ютиса", - но помню, я не обиделся. В моем сердце поселилась незнакомая мне до селе тоска: то, что казалось мне до того верным и величественным, оказалось вдруг ложным и мелочным. Одна из пословиц корпорации гласит: "Если в сердце твоем поселилось сомнение, значит, ты - не историк". Именно тогда я осознал себя в новом качестве. Нет, я продолжал считать себя историком. Но совсем не в том понимании, в каком это принято в Школе Перинана...