Станислав Соловьев: Поезд

По дороге он неожиданно объяснил Шнютце, что все его беды происходят от неудачной фамилии. Шнютце не понял простой логики Отто. Тогда Риссенбахен относительно осторожно снял полумертвого Шнютце с плеча, приложил к какому-то киоску и снисходительно разъяснил: "Шнютце, у тебя дурацкая фамилия. Вот у всех фамилия как фамилия, а у тебя фамилия - Шнютце. Разве это не дурацкая фамилия?.. Вот, к примеру, знаешь какая у меня фамилия?" Шнютце знал фамилию Отто. "У меня фамилия, - продолжал Отто, - Риссенбахен. Риссенбахен - хорошая фамилия. А Шнютце - фамилия дурацкая. Шнютце - это свинство! Разве это фамилия?!.." Шнютце не в силах был спорить и молчал.

У дома Шнютце Риссенбахен успел рассказать ему, что он сторонник движения "Вон всех иммигрантов!". "Иммигранты - свиньи!" - просветил он шнютцевский дом и нечаянно высадил дверь в шнютцевском подъезде, не сразу сообразив, что дверь открывается в другую сторону. Усадив ничего не соображающего Шнютце у дверей его квартиры, Отто попытался высадить несчастные двери. Шнютце вяло возражал. На шум выскочила разъяренная фройлян Матильда и пояснила, что нынче два часа ночи и не стоит ставить дом верх тормашками. Отто спокойно проигнорировал эту важную информацию. Он с грустью сказал фройлян Матильде: "Девочка, тебе давно пора спать. Маленькая негодяйка, тебе завтра в школу..." Фройлян Матильда не смогла возразить. Тогда Риссенбахен величественно удалился, сбивая штукатурку со стен могучими плечами.

10

На следующее утро Шнютце еле встал. Он с трудом припоминал вчерашнее. И чем больше он припоминал, тем хуже становилось его настроение. Шнютце понял: огромной ошибкой была его доверительность к Риссенбахену. Это не тот человек, которому следовало бы рассказывать про свои беды. О том, какие сегодня будут ходить сплетни в отделе, Шнютце старался не думать. Не успел он выйти из дома, как встретил обиженную фройлян Матильду. Фройлян Матильда несла на руках свою драгоценную таксу по кличке Нефертити (честно говоря, на Нефертити такса была мало похожа). Фройлян Матильда изложила Шнютце все, что она о нем думает. Такса по кличке Нефертити нашла нужным добавить к уже сказанному. В спину Шнютце неслось собачье гавканье. Перед сломанными дверями шнютцевского подъезда задумчиво стоял герр Штраузе, представлявший в своем лице домоуправление. Герр Штраузе ничего не сказал притихшему Хансу Шнютце. Герр Штраузе подсчитывал убытки, нанесенные коммунальному хозяйству. Шнютце взвыл про себя: он хорошо знал герра Штраузе и его математические способности.

На работе Шнютце внезапно понял, что он спасен. На осторожные расспросы не выспавшегося Риссенбахена, выяснилось, что Отто ничего не помнил о вчерашнем. По-крайней мере, он не помнил, с кем и где он пил. Он помнил только дюрштассельское пиво: это было немудрено обнаружить по запаху, идущему изо рта и от риссенбахеновской одежды.

Как оказалось, Риссенбахен на пол дороге к себе домой не выдержал мучавшей его жажды и зашел в первый, попавшийся ему, кабак. На просьбы обслужить его в кредит черствые бармены (Шнютце подозревал, что бармен был один) ответили категорическим отказом. Риссенбахен сильно обиделся. "Эти свиньи не верили мне, что я оплачу пиво! Риссенбахены никогда не были должниками!" - сокрушался в ходе рассказа Отто. Препирательства закончились тем, что Риссенбахен разнес кабак в пыль и вдребезги. Повергнув барменов и ещё каких-то непонятных людей наземь, Отто промочил горло: он выпил все, что попало под руку. То, что выскакивало из рук Риссенбахена, разбилось. Не успел он выйти из кабака, как его скрутил полицейский патруль. Отто попал в полицейское отделение. Там он исполнил все песни, которые он когда-либо слышал (на песни Риссенбахен отличался отменной памятью). На протяжении всей ночи полицейский участок с трепетом слушал песни о футбольном клубе "Зальцсварре", о дюрштассельском пиве, о Рождестве и свиньях-иммигрантах. Все подопечные полицейского участка и сами полицейские оглохли и ополоумели. Видя, что неугомонный Риссенбахен намерен повторить свой репертуар, полицейские поспешили выписать штраф и выпустить Отто на все четыре стороны. Было шесть утра. Штраф оказался смехотворным.

Однако доктор Айхсман узнал о случившемся и вызвал к себе на ковер провинившегося. "Это неслыханно! - кричал доктор Айхсман, - Что вы себе позволяете! Вас надо гнать в три шеи!.." Весь отдел с затаившимся дыханием прислушивался к доносящимся пронзительным крикам доктора Айхсмана. Через сорок минут из дверей кабинета заместителя начальника отдела медленно вышел Риссенбахен. В кабинете заместителя царила необычная тишина. Риссенбахен был отчетливо озабочен. Весь вид его говорил о том, что он не в своей тарелке. "Выгнали!" - с ужасом подумали сослуживцы. Беспокойно окинув сгрудившихся сослуживцев, Риссенбахен хмуро поинтересовался, где находится мужской туалет. "Черт, забыл, где сортир!" - расстроено поделился Отто с коллегами, - "Столько жидкости, а я за всю ночь не сходил по нужде... Совсем не помню!" Причина тишины, наступившей в кабинете заместителя начальника отдела, раскрылась позже. Оказывается, Риссенбахен первым спросил о мужском туалете у доктора Айхсмана. Доктор Айхсман не нашел, что сказать. "Герр Айхсман тоже забыл, где сортир!" - удивленно сообщил Отто.