Эрик Рассел - Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса

— Спятил! — выдохнул Грэхем, отирая испарину со лба. — Окончательно и бесповоротно!

Он до отказа опустил боковое стекло. Оба напряженно и тревожно прислушивались. Из-за рампы донесся пронзительный скрежет раздираемого металла. Мгновение тишины — потом приглушенный удар.

Не сказав ни слова, они выбрались из покореженного гиромобиля и помчались по шоссе, одолевая длинный пологий подъем. В ограждении зияла тридцатифутовая брешь. Вокруг скопилась дюжина машин, в основном современные гиромобили. Бледные водители, уцепившись за погнутые стойки, пытались разглядеть что-нибудь внизу, на дне пропасти.

Протиснувшись вперед, Грэхем с Волем тоже перевесились через перила.

Там, далеко внизу, на противоположной стороне улицы, проходившей за нижним, поперечным шоссе, виднелась бесформенная груда металла — трагический финал погони. По фасаду здания, десятью этажами ниже того места, где они стояли, проходили глубокие борозды, оставленные рухнувшей машиной. Колея дороги, ведущей в мир иной…

Один из глазеющих водителей тараторил, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Кошмар, какой кошмар! Он, должно быть, рехнулся. Вылетел, как ядро из пушки, вдребезги разнес ограждение и врезался прямо вон в тот дом. Я слышал, как он туда впилился. — Он облизнул губы. — Что твой жук в консервной банке! Ну и загремел! Кошмар, да и только!

Говоривший выразил слотами то, что ощущали все остальные. Грэхем чувствовал их волнение и страх. Их возбуждение, садистскую жажду впечатлений и эмоциональный подъем, сплачивающий толпу, которая, как всегда в подобных случаях, уже начала собираться внизу, на дне трехсотфутовой пропасти.

«А ведь массовая истерия — заразная штука, — думал Грэхем, ощущая, как она вздымается, словно незримый дымок какого-то дьявольского курения. — Так можно и поддаться. Обычно трезвый человек может в толпе ненароком опьянеть. Опьянеть от коллективных эмоций. Эмоции — невидимая отрава!»

Пока он стоял, как зачарованный, глядя вниз, его посетило иное чувство, прогнавшее эти мрачные раздумья, — страх, смешанный с ощущением вины Так, наверное, чувствовал бы себя чужестранец, лелеющий опасные, наказуемые воззрения, доведись ему оказаться в некой заморской стране, где за инакомыслие того и гляди вздернут на виселицу. Ощущение было столь сильным и острым, что ему пришлось основательно потрудиться, дабы обуздать свой ум. Оторвав взгляд от зрелища, открывавшегося с высоты, Грэхем толкнул Воля в бок, желая привлечь его внимание.

— Здесь больше делать нечего. Мы прошли за Дейкиным до самого финиша — и вот результат! Нам пора…

Воль неохотно попятился от провала. Заметив, что потерпевший неудачу вертолет садится на воздушку, он устремился к нему.

— Воль, отдел по расследованию убийств, — кратко отрекомендовался он. — Свяжитесь с Центральным управлением. Пусть мою машину отбуксируют для ремонта. Еще скажите им, что я скоро позвоню и передам рапорт.

Вернувшись к группе водителей, которые все еще не разошлись, он опросил их и отыскал парня, направляющегося в сторону Уильям стрит. У того была древняя четырехколесная таратайка, с адским грохотом едва выжимавшая пятьдесят миль. Воль снисходительно принял предложение подбросить их до места и, презрительно сморщив нос, полез в кабину.

— Одни идут в ногу со временем, другие забегают вперед, а кое-кто безнадежно отстает, — он брезгливо ковырнул потертую обивку сиденья. — Эта чертова колымага устарела еще в те времена, когда Тутик строил свои пирамиды.

— Тутанхамон не строил пирамид, — возразил Грэхем.

— Ну, тогда брат Тутика. Или его дядюшка. Или субподрядчик — какая разница?

Водитель выжал сцепление, и автомобиль с ревом рванулся с места, так что голова у Воля дернулась. Он выругался и с обиженным видом проговорил, обращаясь к Грэхему:

— Ведь почему я повсюду таскаюсь за вами следом? Мне, как любому работяге, приходится делать все, что ни прикажут. Только я никак не пойму: что вы ищете и ищете ли что-нибудь вообще. Вашему ведомству стало известно что-то конкретное, не предназначенное для прессы?

— Нам известно не больше вашего. Все началось с того, что у меня возникли смутные подозрения, а мое начальство приняло их всерьез. — Грэхем задумчиво рассматривал выщербленное, пожелтевшее от времени ветровое стекло. — Я первый почуял неладное. И вот теперь за все заслуги мне придется либо докапываться до истины, либо трубить отбой.

— Так, значит, это вам я должен отдать пальму первенства по части подозрений? — Воль подпрыгнул на сиденье и жалобно проговорил: — Кто бы видел: сыщик при исполнении — и на таком драндулете! Ну и дела! Все только и делают, что помирают, вот и мы трясемся на катафалке. — Он еще раз подпрыгнул. — Судя по тому, как все складывается, быть мне обвалянным в перьях, и дело с концом! Но пока с головой у меня полный порядок, я остаюсь с вами.