Роберт Сойер - Мнемоскан

— В Детройте.

Какого чёрта ты там делаешь?

— Неважно. — Забавно: чего я смутился-то? Да ещё перед самим собой. — Но я был в нашем доме в Торонто.

То есть ты, получается, официальная, законная копия?

— Да.

А я — какая-то… пиратская?

Похоже на то.

Но почему?

— Без малейшего понятия. Но это неправильно. Предполагалось, что будет сделан лишь один экземпляр.

Что… что бы ты сделал со мной, если бы меня нашёл?

— Что-что?

Ты бы захотел меня отключить, верно? Я — оскорбление твоего чувства себя.

— Э-э… ну…

Не уверен, что я должен тебе помогать. То есть, мне, конечно, не нравится, что меня держат здесь, но это лучше, чем ты можешь мне предложить.

— Послушай, что бы «Иммортекс» ни задумала, её нужно остановить…

Я… возможно… если ты…

— Я тебя не слышу. Связь прерывается.

Кто-то идёт… Я…

И он исчез. Надеюсь лишь, что у него достало соображения не раскрывать свои карты.

Смерть Карен Бесарян стала шоком для всех. То есть, умом я, конечно, понимал, что кожуре оставалось жить совсем недолго, но реальная смерть одного из них взбаламутила всю нашу лунную общину.

Мне нравилась Карен, и я любил её книги. Большинство из нас ещё не обзавелись связями на Луне — мы знали друг друга ещё недостаточно долго. Но Карен безусловно успела оказать влияние на многих, хотя я не мог сказать, сколько из тех слёз, что я видел, было пролито по ней самой, а сколько — по самому себе и своей близкой кончине, ставшей такой очевидной с её смертью. Я был вдвойне выбит из колеи, потому что смерть Карен произошла сразу после моего излечения. Я старался об этом не задумываться, но это было очень похоже на работу какого-то закона сохранения жизненной силы.

Мне было приятно узнать, что для Карен будет устроена поминальная служба. Я знал, что «Иммортекс» не сообщит об этой смерти никому на Земле, но компания всё же понимала необходимость упокоения, в прямом и переносном смысле.

Он был не слишком религиозен, этот наш кошачий рай Хевисайда. Полагаю, это и не удивительно: те, кто верит в жизнь вечную, вряд ли станут заниматься переносом сознания. Тем не менее очень благообразный мужчина по имени Габриэль Смайт, низкого роста, с платиновыми волосами, румяным лицом и хорошо поставленным британским выговором провёл очень хорошую, по большей части светскую службу. Присутствовало большинство здешних обитателей; нас здесь было около двух десятков. Я сидел рядом с Малкольмом Дрэйпером.

Служба проходила в маленьком зале с десятком круглых столиков, каждый из которых был рассчитан на четверых. Здесь играли в настольные игры, проводили лектории и тому подобное. Гроба не было, но телестены демонстрировали множество изображений Карен и её кривобокой улыбки. У одной из стен было множество цветов, но я пришёл достаточно рано, чтобы заметить, что лишь небольшая их часть настоящие, срезанные, по-видимому, в оранжерее; остальные — сотни и сотни их — были голограммами, которые обслуживающий персонал включил лишь после того, как я вошёл.

Смайт, одетый в чёрную водолазку и тёмно-серый пиджак, обращался к собравшимся, стоя на краю зала.

— Карен Бесарян продолжает жить, — говорил он. Он носил полуочки и глядел сейчас поверх них. — Она живёт в сердцах и умах миллионов людей, наслаждавшихся её книгами или снятыми по ним фильмами.

Двое служителей начали тихо обходить собравшихся, вручая каждому узорчатый кубок с красным вином. Это меня удивило. Карен была еврейкой, а красное вино я видел только на католических службах. Я принял предложенный мне кубок, хотя голова до сих пор болела — интересно, когда она уже перестанет?

— Но более того, — продолжал Смайт, — она живёт и телесно, там, на Земле. Нам должно быть грустно от того, что произошло здесь, но мы должны также и радоваться: радоваться тому, что Карен успела совершить переход, тому, что она продолжает жить дальше.

В толпе собравшихся послышалось одобрительное бормотание, сопровождаемое, однако, сдавленными рыданиями.

И Смайт с готовностью откликнулся на них.

— Да, — сказал он, — очень печально, что Карен больше нет с нами. Нам всем будет очень не хватать её ума и храбрости, её силы и её очарования Юга. — Он подождал, пока служители раздадут последние кубки с вином. — Карен была не особенно религиозна, но она гордилась своим еврейским наследием, и поэтому я хочу предложить тост из Талмуда. Дамы и господа, вино, которое вам раздали, разумеется, кошерное. Пожалуйста, поднимите бокалы…