Кир Булычев - Операция «Гадюка»

Биологи остановились у задней двери в кинотеатр. Лядов возился с ключами, а Майоранский, вместо того чтобы исполнять свой долг и стоять на стреме, присел у стены, морщился, подставляя лицо солнцу, и вроде бы собирался помереть.

Дверь заскрипела и открылась.

— Пошли, что ли? — спросил Лядов.

— А если я не пойду? — ответил вопросом Майоранский.

— Тогда я вас подстрелю, — сказал Лядов.

Он вытащил из кармана пистолет — вот куда делось оружие коменданта!

— Ах, не пугайте меня, Лядов, — сказал Майоранский. — Если бы вы знали, сколько меня в жизни пугали пистолетами и револьверами. Ничего, еще живу…

— Но скоро перестанете.

— Чем скорее мы выполним свое задание, — сказал Майоранский, — тем больше шансов вернуться живыми.

— А вы уверены, что мне этого хочется?

— В ином случае через день-два вы просто помрете.

— Не просто, — уточнил Лядов, — а в мучениях. Как ваши пациенты.

— Если вам хочется исторической точности, — сказал Майоранский, — то мои пациенты порой умоляли о смерти. А я ее им не дарил. Потому что обязан был довести опыт до конца.

— Вы убийца хуже фашистов, хуже Менгеле.

— Не старайтесь меня оскорбить, — сказал Майоранский. — Не выйдет. Я причинял людям боль. Но учтите, что это были не люди, а враги народа, троцкистские двурушники, шпионы и диверсанты, которые хотели уничтожить нашу Родину. Вы куда хуже меня, Лядов, потому что вам совершенно все равно, кого убивать. Это аморальность высшего типа.

— Аморальности высшего типа не бывает, — сказал Лядов, — как не бывает рыбы второй свежести. Я никогда никого не убивал. Я знал, что боевые отравляющие вещества, которые мы разрабатываем, — поручительство того, что наши враги не посмеют развязать биологическую или химическую войну, потому что у нас есть, чем им достойно ответить. От моих ядов погибали крысы и морские свинки. Но люди — никогда.

— А если бы ваши отравляющие вещества были употреблены в какой-нибудь войне… допустим, в Афганистане. Мне много рассказывали о тамошних военных действиях. Если бы их распыляли над кишлаками афганцев…

— Что-то быстро вы забыли про идеологию, — засмеялся Лядов. — А я ее помню. Если мой Ви-икс попадет на базу басмачей, то их смерть спасет жизни нашим советским солдатам.

— А если на мирный кишлак?

— Но ведь этого не было, не было!

— Тогда открывайте дверь, — сказал Майоранский. Он чувствовал себя победителем в споре. — И идите, я вас догоню.

— Идти далековато.

— Я догоню, догоню…

Сначала за дверью скрылся Лядов.

Майоранский последовал за ним через полминуты.

Был слышен его голос:

— Здесь темно, черт побери! Сам черт ногу сломит.

Потом все замолкло.

Вера перебежала к двери.

— Странно, — сказал Егор, — зачем лезть под кинотеатр?

— Я сильно подозреваю, — сказала Вера, — что мы имеем дело с весьма секретным институтом. Не исключено, что какой-то из его объектов помещался именно под кинотеатром.

— Ага, — согласился Егор, — тогда американский шпион ни о чем не догадается.

Они вошли в подземный коридор.

Там в самом деле было темно. Но не так темно, как показалось Майоранскому.

Впереди горела неяркая лампочка.

Видно, охрана заботилась об этом коридоре.

Вера чуть не налетела на медленно бредущего Майоранского.

Майоранский услышал ее шаги.

— Кто там? — спросил он. — Кто идет?

— Вы что кричите? — донесся спереди голос Лядова. — Испугались?

— Там сзади кто-то идет.

— Тогда тише. Стойте и слушайте.

Все замерли.

Все старались не дышать.

Хуже всего это получалось у Майоранского — дыхание вырывалось из его горла хрипло и громко.

— Отодвиньтесь, — приказал Лядов. — К стене!

Теперь он вел себя как главный.

Раздался громкий звук. И тут же, а может, даже раньше, Егор услышал свист пули.

И сразу вспомнил: если услышал свист, значит, это не твоя пуля.

И вспыхнуло возмущение: этот Лядов совершенно отмороженный. Так и убить можно!

Ну конечно, он этого и желал.

«Я до него доберусь!»

— Если там кто есть, — сказал Лядов, — то мотай отсюда, у меня еще полная обойма!

— Может, мне показалось? — спросил Майоранский.

— Любую возможность ищете, чтобы отдохнуть, — проворчал Лядов.

Снова зашуршали шаги, и Лядов сказал:

— Здесь направо. Я сейчас свет врублю.

Справа образовался светлый прямоугольник. Проем в стене.

Голоса Лядова и Майоранского заглохли.

— Майоранский мне понятен, — сказала категоричная Вера. — Он бериевский сокол. А вот Лядов — загадка.