Роджер Зилазни - Остров мертвых

— Нет, — ответил я. — Мы с Шимбо не можем творить поодиночке. А я умываю руки.

— Вам горько от того, что здесь произошло, и вы, наверно, правы. Но не так-то просто отречься от дара, ниспосланного вам свыше, Дра. Пройдет какое-то время, и вы…

Я не ответил ему, погрузившись в собственные мысли.

Мы шли дорогой смерти. Какой бы приятной она ни казалась, мы понимали, что на нас воздействовал корень глиттена. Обычно люди используют его как наркотик: он одурманивает, приводя в состояние эйфории. Но телепаты хранят глиттен для других целей.

Если телепат применяет глиттен в одиночку, корень укрепляет его силу.

Если же им пользоваться вдвоем, корень навевает общий сон. Сон этот всегда бывает сладким и приятным, и у всех приверженцев странтризма он всегда одинаков, так как в религии пейан имеется учение о подсознании, которое при определенной подготовке срабатывает как рефлекс.

Такова традиция.

…Двое видят одинаковый сон, но просыпается только один из них.

Корень глиттена блестящего незаменим в похоронном обряде: он облегчает судьбу умирающего, которому не приходится уходить одному в то место, которого я избегаю уже тысячу с лишним лет.

Он также применяется для мысленного поединка. Если корень берут не для ритуальных целей и не по обоюдной договоренности, то назад возвращается только сильнейший, победитель в схватке интеллектов. По своей природе наркотик обладает такими свойствами, что в конфликте находится только подсознание двух противников, а бодрствующие участки мозга не принимают в этом участия.

Грин-Грин был связан ритуалом, и я не опасался, что он в последнюю минуту пойдет на обман, ради мщения по-пейански. Интеллектуального поединка с ним мне нечего было бояться, учитывая его состояние.

Пока я провожал Грин-Грина в последний путь, у меня закралась мысль, что я ускоряю его смерть, хотя бы на несколько часов, под видом мистического, но приятного ритуала.

Телепатическая эвтаназия.

Убийство мыслью.

Я был рад помочь разумному существу, представителю другой космической расы, встретить свою смерть так, как он этого желал. Проводы пейанина натолкнули меня на размышления о моем собственном последнем часе, — я был уверен, что легкой смерти мне нечего ждать.

Я не раз слышал от людей: как бы ты ни любил жизнь, сколько бы ты ни был уверен, что будешь жить вечно, придет минута, когда ты захочешь умереть и будешь молить смерть, чтобы она пришла за тобой. Те, кто так говорил, думали о смерти со страхом и болью. Все они хотели бы отойти в мир иной легко и светло.

Я не собираюсь покорно, без борьбы, расставаться с жизнью, чтобы погрузиться в темную, вечную ночь. Нет уж, благодарю.

Я восстану против угасания света и, сцепив зубы, буду отвоевывать каждую минуту жизни. Я уже один раз прошел через страдания на пути к смерти, — можете назвать это агонией, — когда подцепил неизлечимую инопланетную заразу, и меня, еле живого, заморозили до лучших времен. Я много думал о смерти и решил, что не сдам свои позиции без боя. Хочу жить полной жизнью, радоваться и страдать. Есть писатель, которого я уважаю: это Анре Жид с его «Плодами земли». Лежа на смертном одре и зная, что жить ему осталось всего несколько дней, он писал как одержимый. Он закончил книгу за трое суток — и испустил дух. В ней он описывает все прекрасное, что видит в превращениях земли, воздуха, огня и воды, говорит о вещах, которые окружали его и которые он любил, и, судя по его прозе, он, стоя на пороге небытия, прощается с жизнью, хотя и не хочет уходить, несмотря ни на что. Я, конечно, согласился сопровождать Грин-Грина, но никак не мог одобрить его выбор. На его месте я бы остался лежать у скалы, даже с перебитыми костями, радуясь, что я жив, и, с благодарностью глотая капли доЛдя, немного жалел бы себя, досадуя, и желал бы очень-очень многого. Быть может, неутолимая жажда жизни в первую очередь помогла мне овладеть искусством созидания миров. Я хотел сам творить жизнь, способствовать ее зарождению и дальнейшему развитию. Черт побери!

Поднявшись на гору, мы с Грин-Грином остановились на вершине. Когда мы еще только шли вверх по склону, я уже заранее знал, какой пейзаж откроется мне сверху.

…Меж двумя массивными серыми скалами просвечивала яркая полоска зеленой травы, которая, убегая вдаль, становилась все темнее. Она плавно переходила в большую, мрачную долину. Скользнув по ней взглядом, я внезапно уперся в черноту, зияющую дыру, в которой ничего не было.