Евгений Сыч: Ми диез

Кстати, когда древний Египет перестал строить пирамиды, чтобы облегчить напряженную экономику, он пал. Так же пали и последующие цивилизации, забывшие про рабский труд и строительство пирамид.

"Мы строили, потому что верили", - из небытия возник собеседник.

- Друг мой, драгоценнейший друг мой, - мягко и печально сказал на это Л'оро. - Мне ли не помнить, во что мы верили, когда пришли с тобой вместе просить о приеме в комитет бдительности и защиты завоеваний? Только меня приняли, а тебя - нет. Я вот и живу. А те, что с убеждениями, где? Помнишь начальника северной зоны? Помнишь: невысокий, крепкий такой? Всегда в мундире, но без погон. Летом, когда без головного убора, голова лысая, круглая, блестит.

- Ну и что? Ну, был такой.

- Помнишь, за руку никогда не здоровался? Рука занята. Пистолет все время в руке носил, за середину, так что из кулака рукоятка торчала и ствол. Чтоб не выстрелить ненароком. Построит строителей - такой вот каламбур! - и спрашивает: кто сегодня меньше всех выполнил норму, четыре шага вперед! Сержант выталкивает назначенных. "Сколько процентов?" "Восемьдесят". - "Сачок!" - и пулю в лоб. А кто лучше всех сработал? спрашивает. - Сколько перевыполнил? Полторы нормы? Врешь - и тоже в лоб. Идейный... На идее и погорел. Была у него идея в спорте отличиться. Команду сколотил футбольную, из футболистов, конечно. У остальных сил не было не только мячик гонять - смотреть на это. Кому смотреть - билеты выдавали, за ударный труд. А потом повез он свою команду на зональные соревнования, те и проиграли. А начальника лично вызвал к себе, лично, другой начальник, повыше. Наш-то как пошел - белье надел чистое, знал, на что идет. Рассказывали, в кабинете, куда его вызвали, вторая дверь была. Изругают в кабинете провинившегося и на вторую дверь показывают: туда, мол, пройдите, там с вами еще побеседуют. Человек повернется, чтобы идти, а ему - в затылок.

- Тебе никто не поверит, - с трудом выговорил собеседник. - Начал с пирамид, а кончил чем?

- Я еще не кончил, - сказал старик. - Я еще, признаться, даже не начал.

А в дверь опять постучали. Наверное, день этот был днем визитов. Впрочем, может быть, это был год? Когда лежишь и некуда больше опешить, и ничего уже не ждешь, время тянется непонятно.

Пришел к старику незнакомый, его примерно лет, человек. Но, правда, ухоженный, не чета хозяину. Кожа гладкая - подтянута за ушами. Костюм, ботинки, галстук - выше всяких похвал.

- Вы должны, - тяжело, одышливо заговорил гладкий.

- Ничего и никому я не должен, - немедленно ответил старик.

- Я неправильно выразился, - с достоинством поправился гладкий. - Я прошу вас подписать вот эту бумагу. О том, что я тоже строил канал.

- А вы не строили, - радостно уточнил старик, - на самом деле?

- Строил, строил, - поморщился гладкий. - Точнее сказать, участвовал. Не там, где основной, большой канал рыли, а на одном из малых, боковых. Неразбериха какая-то с бумагами, - пояснил.

- Примазаться хочешь, - понял старик, - к славному подвигу?

- Ну, насчет славы, это сейчас, - не сдавался гладкий. - Мы-то с вами знаем, как проходила тогда всеобщая канализация. Я сам занимаюсь историей. Мне просто необходима такая справка, для моей работы. Так как? Знаете ли, я ведь тоже могу вам быть в чем-то полезен, и даже во многом, заметьте.

Две кости и череп. И надпись: яд. "Продайте мне, я ведь тоже гад. Буду гадом с ядом". - "Чтобы гадом с ядом стать, нужно круглую печать. Нет? Так будь хоть трижды гад, не добудешь себе яд".

- Мя! - сказал старик.

- Не понял, - насторожился гладкий.

- Значит, действительно, не копал, - прищурился старик, - а то бы понял. Историк, говоришь? Ну, так и иди отсюда, твори свою историю, пока не помянул я тебя в мемуарах. Что-то лицо мне твое до жути знакомо. Не ты ли допрашивал меня тогда, перед каналом?

- Что вы! Что вы! - открестился гладкий. - Я совсем по другой линии работал.

- Все равно, чую, вспомню я про тебя что-нибудь примечательное. Где там твоя визитная карточка, чтобы имя не забыть?

- Так ты подпишешь мне справку или нет? - обозлился наконец гладкий. А то я ведь тоже кое-что могу и сказать, и написать.

- А я даже подписываться не могу, - ответил на это Л'оро. - Руки дрожат. Я давно уже сам не пишу, только диктую. И я про тебя надиктую, соратничек!

В дверь опять постучали, и еще постучали, но не входили.

- Войдите! - крикнул старик, обрадовавшись перемене. И вошли в квартиру двое, разных лет, но оба - в очках, с чемоданчиком и в черном. Гладкий посмотрел на них неприязненно и стал прощаться. "Ну, я еще зайду", сказал он и сгинул. "Мародер", - подумал старик. "Шакал", - согласился с ним собеседник.