— Мало ли, где можно достать. Например, пришёл к нему папа-стерх, женатый на нормальных женщинах, и попросил одного из сотельников новорожденного сына удалить.
— Знаешь?
— Только что придумала.
— Понятно… Так вот, пришлось мне на старости лет нянькой заделаться. Ребёнок ручками-ножками пытается сучить, а у меня они не детские, слушаются плохо. Помогал ему, как мог, ценный опыт накопил, об этом отдельную статью писать можно. Он в рот, что ни попадя тащит, а попробуй вмешаться – задавишь младенца. Он ходить учится, потом бегать-прыгать, а люди говорят: «Старик в детство впал». С ним играть надо, а как? Нашёл ассистента – Сашеньку-дурачка. В барашки с ним не поиграешь, он удержу не знает, и себе, и мне голову разбить может. А в ладушки очень неплохо получалось.
— А я гадала, откуда в нём страсть к ладушкам.
— Я научил, откуда же ещё. Так и вырос мой названый брат, без детства, без юности. Я уж думал подобрать ему бомжовое тело, где не слишком много сожителей, а то ведь этому недолго дотлевать осталось.
— Так, может, вы оба в новое тело перейдёте?
— Я в старом останусь. Силушке жить надо, а мне даже не доживать, всё дожито. Нынешнему телу сто восемь лет, а я его постарше буду. Ты книгу с полки сними, там в предисловии сказано, когда мы с Силантием родились. Нынешнего моего сотельника тоже Силантием зовут, я и назвал, мне так привычнее. Силушка, скажи что-нибудь, а то Соня решит, что я тебя придумал.
— У вас уже всё сказано, — отозвался тот же старческий голос.
— Верно, — согласилась Сонечка. – Давайте за дело браться. Нехорошо, если тело долго без человека лежит.
— У меня есть кое-что из приборов, — предложил дед Савва, — или ты сама?
— Сама. Вы только слушайтесь и не пугайтесь.
Казалось бы, ничего не происходит. Сонечка приблизила лицо к деду Савве, едва не коснувшись его лбом, затем повернулась к телу Рината. То, что час назад было Ринатом, а теперь стало Силантием, открыло глаза.
— Сразу не вставай, — предупредил дед Савва. – Голова закружится.
Но Силантий уже поднялся на ноги одним рывком.
— Какое лёгкое тело. Кажется, сейчас подпрыгну — и в потолок головой!
— Не достанешь, — возразила Сонечка. – Здание старое, потолки высокие, к тому же, первый этаж. Тут больше четырёх метров. А ты как, деда? – повернулась она к старику.
— Пустовато малость, — улыбнулся Савва, — но жить можно.
— Вот и славно, — Сонечка говорила нарочито бодро, стараясь заглушить нарастающее чувство тошноты. – Я у Силантия в памяти кое-какую информацию оставила: где пластику сделать, чтобы приватно, и деньги, чтобы всё это оплатить.
— Деньги у меня есть.
— Он мастер отличный, — с гордостью сказал дед Савва. – Последние два года, считай, только он и работал. Анонимно. А теперь может и раскрыться, если захочет.
— Замечательно. Документы я сделаю и пришлю на твой анонимный адрес. Фамилию тебе какую проставить?
— Савин, — быстро сказал Силантий. – В честь дедушки.
— Значит, Силантий Савин. Имя популярное, фамилия тоже в глаза не бросается. Иди. Операцию надо сделать сегодня же, чтобы перед камерами слежения не светиться. А сегодня на всех камерах города случится сбой. Вот они, недостатки централизации.
Молодой человек встал и быстро вышел.
Сонечка присела на его место, рядом с дедом Саввой, закрыла лицо ладонями.
— Видел, какая я?
— Видел.
— Страшная?
— Изувеченная. Мёртвого в тебе много, а живого человека – чуть. Тебя я не испугался, мне за тебя страшно.
— Ничего, выкарабкаюсь. А если что, ты, ведь, мне поможешь?
— Боюсь, я уже никому не смогу помочь. Донёс я свой крест. Впору говорить: «Ныне отпущаеши». Знаешь, что значат эти слова?
— Нет.
— Желаю подольше этого не знать. А сейчас, прости, устал я. Пойду, полежу.
Дед Савва вышел, аккуратно прикрыв дверь. Сонечка осталась одна.
Вот и всё. Осталась щепоть дел: выправить документы Силантию, озаботиться камерами слежения. Тривиальные задачи, которые решаются на автомате. И ещё есть одно дело, последнее испытание чуть живой души. Как проблеял кто-то из сегодняшних козлов: «Представляю, какой монстр родится от семи мужиков и бабы, которой нет», — так, кажется? Бывает, мать, доведённая до отчаяния собственным отпрыском, восклицает: «Знала бы, что такое вырастет, в колыбели бы придушила!» А тут и знать нечего. Сейчас внутри никто и звать его никак, а вырастет – чудовище. Душить его надо сию минуту, не дожидаясь колыбели.
Как тошнит, сил нет… Гной, оставшийся от семерых, рвётся наружу, а к этому добавляется токсикоз. Грядущий монстр вкладывает свою долю.
Читать дальше