Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

Илариос задерживался. Элиан долго ждала его в башне. Но это место было приятным: башня возвышалась над городом, в нижней ее части располагалась библиотека отца. Выбрав наугад книгу, Элиан поднялась по длинной винтовой лестнице. Наверху находилась комната, которая не так давно была учебным классом и снова станет им, когда дети Халенана вырастут настолько, чтобы сменить няню на наставника. Мебель была старая и порядком износившаяся, но крайне удобная. Обстановка вызывала у Элиан множество воспоминаний. Самый высокий стул принадлежал ей, потому что она была самой маленькой, а также потому, что только у него было обитое сиденье, хотя обивка давно, затвердела и выступала буграми. Усевшись на него, Элиан вспомнила своим задом каждую впадинку и выпуклость. Она облокотилась на тяжелый, потемневший от времени стол. Его потрескавшаяся поверхность была покрыта вырезанными именами утомленных учеников, в основном княжеских отпрысков. Надпись <����Халенан> повторялась чаще всего и была вырезана не одной рукой, а девятью разными, как всегда утверждал Хал, хотя первый из Халенанов вряд ли учил здесь буквы: этот бродяга пришел в Хан-Гилен, не имея ничего, кроме своего имени, меча и дара колдовства. Хал еще раз вырезал старинное имя, доведя число до десяти и сломав при этом свой не лучшего качества кинжал. Пальцы Элиан пробежали по буквам, затем скользнули по изрезанной деревянной поверхности к яркому блеску чуда. Оно было похоже на удивительную инкрустацию в виде золотого солнца. Но ни один золотых дел мастер не мог поместить его здесь, ибо подобный блеск выглядел неуместно среди детских каракулей. Сам того не желая, его сотворил Мирейн спустя недолгое время после смерти матери, когда сила и вспыльчивость кипели в нем и делали его горе ужасным. Задетый за живое какой-то незначительной мелочью - репликой Халенана или выговором наставника, он восстал, и сила его взыграла и воспламенилась. В последний миг ему удалось совладать со своей яростью, но сила, которая натолкнулась на препятствие, была настолько велика, что не могла более находиться в нем, и оставила свой след, вырвавшись наружу. Элиан стремительно встала и отошла от стола. Высокие узкие окна прорезали стену, впуская холодный солнечный свет. Она опустилась на колени возле крытого очага, в котором были аккуратно сложены дрова, словно в них ежедневно нуждались. Хотя кремень и огниво по-прежнему находились в нише, Элиан призвала искорку силы, задержала ее в руке, пока не почувствовала жжение, и положила ее на дрова. Красно-золотые, как ее волосы, язычки пламени взвились вверх и заиграли красными, желтыми и голубоватыми огоньками. Теплая волна омыла лицо Элиан. Она забыла про книгу, лежащую на столе; глаза ее неотступно следили за танцем огня. Язычки пламени сплетались, образовывая картины прошлого, настоящего и будущего. Какой-то уголок ее разума сопротивлялся, протестовал. Остальная часть пребывала в спокойном ожидании. Это были мирные видения, без тени страха. Анаки и новорожденная Элиан - маленькая головка, покрытая светлым пушком, и гладкая темноволосая. Анаки глубокомысленно и таинственно улыбалась, прекрасная в своей простоте. Князь Орсан и его супруга, отбросив свое княжеское высокомерие, смеялись, постепенно пододвигаясь все ближе друг к другу и забыли о смехе, когда их тела соприкоснулись. Илхари с серым жеребцом Хала на зеленом лугу, серебро на огненно-золотом. Элиан покраснела не только от жара, исходящего от очага. Это, конечно, были видения, но ее всегда учили тому, что пророк может воплощать в форму то, что он видел. Даже нечаянно. Резко, почти гневно она прогнала видение сенелей. Огонь был огнем, не более того. Никаких видений. Никаких страстных желаний. <����А чего страстно желаешь ты?> - издевался над ней внутренний голос. Огонь усилился и сам принял форму. Один раз и еще один. Темное и золотое. Император и будущий император. Да, она - истинное дитя Халенанов. Следуя девичьим капризам, она посягнула на самое высокое. Одного она могла бы получить, сказав всего лишь слово. А второй... Второй исчез. Возле очага стоял на коленях Илариос, все еще в платье переписчика, бледный, словно отбеленная кость; его глаза горели по-кошачьи желтым огнем. С тщательно контролируемой яростью он сорвал повязку с волос, и они рассыпались по плечам, упали на лицо. Зубы Элиан сжались, прикусив губу. Она почувствовала вкус крови. - Мой господин, - сказала она, - вас кто-то оскорбил? Илариос не ответил. Она продолжала: - Вы легко выиграли пари. Быть может, слишком легко. Если кто-нибудь был с вами невежлив, вы должны простить его. Он ведь не мог знать... Принц откинул назад волосы. Несмотря на сдерживаемую ярость, его голос звучал мягко, и это тревожило Элиан. - Никто не выказал мне неуважения. Идея быть писцом, а не высокородным принцем... интересна: ты видишь многое, а тебя никто не замечает. Пока... - Его голос дрогнул. - Пока что-то не происходит. Она ждала. Илариос смотрел на свои кулаки, прижатые к бедрам. Дыхание успокоилось, но напряжение не покидало его. - Мы получили послание. Я получил их множество с тех пор как Солнцерожденный прибыл в Хан-Гилен. Это, последнее, было коротким и деловым. И прислал его мой отец. - Он взглянул на Элиан, обжигая ее вспышкой золота. - Со всем должным уважением к его божественному величеству он считает, что господин Ан-Ш'Эндор имеет множество последователей. И он не нуждается в наследнике Асаниана. - Когда? Элиан едва могла говорить, даже одно это слово далось ей с трудом. Он горько улыбнулся. - О, мне не нужно уезжать немедленно. Это было бы неподобающим поступком. Мне отведено три дня на устройство дел. - А если вы не поедете? - Мне следует помнить о том, что, хотя у меня нет родных братьев, у моего отца пятнадцать сыновей от наложниц. Все они взрослые, все честолюбивы и рвутся служить моему царственному отцу. Элиан сидела без движения. После долгого молчания она сказала: - Вы знали, что это случится. -- Знал. -- Илариос разжал кулаки, сначала правый, потом левый. -- Это мои единокровные братья. Есть еще четыре родные сестры. Две не замужем, они жрицы тысячи жадных божеств. Две вышли за принцев. Честолюбивых принцев. Один богат, но не сказочно, другой вообще считает себя бедным. А трон Асаниана сделан из чистого золота. Элиан коснулась его. Под ее рукой дрогнуло живое золото, потом теплая плоть. Быстрый и сильный как барс, он схватил ее. - Госпожа, - сказал он. - Элиан, поедем со мной. Еще никогда в своей жизни она не была так близка с мужчиной. Тело соприкасалось с телом. Сердце прижималось к отчаянно бьющемуся сердцу. Она высвободила руки и обвила его шею. - Поедем со мной, - повторил он. Огненно-горячий, принц дрожал, но весь его гнев исчез. Элиан смотрела в его глаза, ставшие теперь солнечно-эолотыми, одновременно горящими и нежными. - Во имя всех богов, во имя вашего сияющего Аварьяна, Элиан, владычица Хан-Гилена, я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Поедем со мной, и будь моей невестой. Ее зубы сжались. Тело горело, бедра свела сладострастная судорога. Она ощущала каждый изгиб его тела. - Я сделаю тебя своей императрицей, - сказал Илариос, - или, если ты не захочешь этого, если золотой трон покажется тебе слишком холодным и слишком высоким, я откажусь от него. - Он возбужденно хохотнул. Неволя томит тебя, и меня тоже. Давай переоденемся и сбежим, на север, или на восток, или на юг, или даже на запад, где мое лицо будет выглядеть самым обычным. Мы сможем идти куда нам захочется, и жить как нам захочется, и любить, как любят простые люди, не думая о судьбе, гордости или династиях, думая только друг о друге. - Его руки крепче сжали ее. - О госпожа! Ты будешь? Ты будешь любить меня? Его страсть была как ветер и огонь; его красота пронзала ее сердце. И тем не менее в каком-то отдаленном уголке ее разума возникла мысль: <����Какой он юный!> Ему было всего девятнадцать лет. Хладнокровный, сдержанный высокородный принц казался взрослым мужчиной. Таким же взрослым, как Мирейн, Халенан или... иди даже как ее отец. А он был просто мальчиком. Красивым, пылким, отчаянным мальчиком. Голос не повиновался ей. Но тело молчать не желало. Этот поцелуй длился вечность и был полон обжигающей нежности. Наконец они отстранились друг от друга. Элиан в смущении заморгала. Ее глаза увлажнились, по щекам потекли слезы. - Я... - начала она, замялась, потом с усилием продолжала: - Я люблю тебя. Но... я недостойна трона. Илариос вспыхнул от радости и засмеялся, не переставая дрожать. - Трон ничего не стоит, если ты не разделишь его со мной. - Я люблю тебя, - повторила она настойчиво, - но... я нс знаю... я должна подумать! Принц не мог погасить пламя, пожиравшее его, хотя и пытался. Он овладел своим лицом и голосом, но глаза его пылали. - Да, - сказал он самым нежным голосом, - это трудно. Ты так долго отсутствовала, и все ваши неурядицы только-только разрешились. Но если ты уедешь отсюда как моя принцесса, разве твои родственники не будут рады? - Мама будет даже больше чем рада. - Элиан слегка напряглась, и он разжал руки, продолжая пожирать ее горящими глазами. - Я должна подумать. Ты мог бы... ты... Он ответил знакомой улыбкой, по-детски нежной, но вовсе не ребяческой. -- Я оставлю тебя наедине с твоими мыслями. Не торопись. У меня еще три дня в запасе. - Не так уж это и много. Я отвечу... сегодня. После ночного колокола. Он махнул рукой в знак согласия. - Здесь? Элиан обвела взглядом комнату, вздрогнула и закрыла глаза. - Нет. В другом месте. Где-нибудь... -она задумалась, - где мы будем одни. В храме. Так поздно туда никто не придет. - В храме, - повторил Илариос, - после ночного колокола. - Он встал и наклонился к ее губам. - Тогда до встречи, любимая. Пусть твой бог ведет тебя. Оставшись одна в пустой комнате, Элиан неистово захохотала, потом заплакала, потом снова засмеялась. От обязанностей оруженосца ее пока никто не освобождал. Она поправила форму, пригладила волосы и отправилась выполнять свой долг. Сделать нужно было немного, но и это немногое Элиан делала с трудом. Мирейн намеревался заняться чем-то, что ее не касалось, и рано отпустил ее. Это, конечно, не было знаком немилости. Он вряд ли вообще замечал ее. Ванна немного успокоила Элиан. Она занялась подготовкой спальни Мирейна к ночи: расправила постель, наполнила маслом ночной светильник, приготовила ванну. Ему нравилось, когда вода источает слабый аромат свежести - смесь листьев дерева айлит с душистыми травами. Когда Элиан бросила их в горячую воду, мрак затопил ее мозг, и она задрожала. - Дура! - выбранила она себя. - Идиотка! Томящаяся от любви телка и та вела бы себя приличнее. Любовь это была или боязнь? Боязнь самой себя, боязнь Илариоса или... кого-то иного? Наконец, боязнь снова попасть в ловушку, из которой она только что выбралась? Ее клятва не нарушена. Она пришла к Мирейну, она сражалась за него. А другая, более старая клятва... должна ли она хранить верность и ей? И хотела ли она этого вообще? В спальне раздались голоса. Мирейн желал спокойной ночи лордам, отпускал слуг. Элиан хотела встать, но ноги не держали ее. Если она выйдет замуж за Илариоса, ей больше не нужно будет делать все это. Выполнять работу слуги, работу лакея: наполнять ароматом ванну Мирейна, заплетать его волосы, следить за одеждой. Чистить его оружие, ухаживать за его сенелем, ехать по правую руку от него, когда слева от него Хал, под самой Элиан - Илхари и ветер бьет в лицо. Мирейн остановился на пороге в своем простом японском килте, с плащом, свисающим через плечо. Каким темным он был, каким обманчиво хрупким, как опасно сверкали его глаза. Они ничего не видели. Элиан встала. - Твоя ванна готова. Нужна ли моя помощь? Чаще всего он отказывался. А сегодня сказал: - Да. Мне надо вымыть голову. Говоря это, он скорчил гримасу. Сама того не желая, Элиан улыбнулась. - Ты мог бы подстричься. Мирейн коротко засмеялся. - Это было бы слишком просто. К тому же, - добавил он с озорным блеском в глазах, - тогда мне не пришлось бы просить тебя расчесывать мои волосы. У нее перехватило горло. Мирейн ничего не заметил, снял килт, положил его и плащ рядом с ванной. Повернувшись спиной к Элиан, он взял набедренную повязку и стал надевать ее. - Оставь это,-хрипло сказала она и добавила, когда он глянул через плечо: - Разве я более ранима, чем твои служанки в Я ноне ? Я знаю, как выглядит мужчина. Мирейн замер. После недолгого колебания он пожал плечами, бросил повязку и повернулся. Горячая волна пробежала по всему ее телу от пяток до макущки, а затем обратно. Но Элиан заставила себя смотреть на него. С легкой улыбкой Мирейн вошел в ванну. Элиан начала расплетать его косичку. Пальцы не слушались ее, и в душе она проклинала себя. Мирейн вытянулся в воде, закрыв глаза и наслаждаясь. Он выглядел как большой ленивый кот. Пантера с бархатной шкурой и дремлющей упругой силой. Ее глаза сузились, в ней проснулся какой-то древний инстинкт. Даже рубашка, мягкая и короткая, раздражала горящую кожу. Она скинула ее на пол. Мирейн ждал с царственным спокойствием, ибо это она прислуживала ему. Элиан наполнила ладони мыльной пеной. Мирейн лежал не двигаясь. Но он не спал. Его сознание словно парило над ним, как хрустальный шар. Великий маг и великий король, сын божества, дитя утра, он был теплым и сонным и улыбался, омываемый ароматной водой. Элиан наклонилась - от него пахло вином, пряниками и огнем. Кристалл вспыхнул. Сила, похожая на ураганный ветер, отбросила ее назад. Мир завертелся. Но не обрушился. Черные глаза широко раскрылись. Элиан задохнулась, словно утопая. <����Элиан!> Это слово не было произнесено, оно заполнило ее мозг и очистило его. Она лежала на чем-то мягком и влажном. Одежда, поняла Элиан, полотенце, плащ, подбитый мехом. А ее обнаженное тело сплелось с таким же обнаженным, но более высоким, крепким и, без сомнения, мужским. Мирейн взглянул на нее. Его глаза были прикрыты и тем не менее блестели. <����Скажи это, - молча пожелала Элиан. - Скажи, что хочешь меня>. Он пошевелился, приподнялся и лег рядом. Его лицо было спокойно. Нет, он не собирался говорить. Он собирался отпустить ее, или позволить остаться, или дать возможность не делать ничего. В ней проснулся демон, и никакими силами его было не унять. Он заставил ее произнести: - С Илариосом у нас не было ничего похожего. Мирейн не двинулся, словно король, изваянный в камне. - Он очень нежный. Он согревает мое тело. Но это... Неудивительно, что у тебя было так мало женщин. - Я такой отвратительный? Она прошла через стену, а может быть, и через две. Голос его зазвучал низко и почти грубо, лицо стало пугающим. И все же Элиан громко засмеялась. - О небо, нет! Но если твой поцелуй может свести с ума твою собственную сестру, что же будет, если ты решишься на большее? Должно быть, на свете существует очень мало людей, которые способны вынести полную силу твоего огня. - Никого, - сказал он все тем же голосом. - Совсем никого? - В ее голосе прорвался смех, но ей удалось быстро подавить его. - А как же твои дамы-советницы? А девять красавиц в ванне? А... Мирейн приложил палец к ее губам. - Никого. - Глаза Элиан недоверчиво сверкнули, и он свирепо посмотрел на нее. - В моей постели бывали женщины. А почему бы и нет? Обеты жреца не имеют силы для короля. Но огонь... это нечто иное. - Он отпустил ее, отбросив назад свои волосы. Не совсем еще высохшие, они упали на его плечи, словно плащ, изодранный в лохмотья. - Возможно, это плод моего воображения, но по недавнему изумленному взгляду принца видно, что ты сильнее меня. Или горячее. Вся ее пылкая натура восстала. - Я дала ему не больше, чем давала когда-либо тебе. - А-а, - протянул он, и Элиан чуть не ударила его. А он неприятно засмеялся. - Бедный принц! У него нет силы, чтобы защититься. Будьте осторожны, госпожа: большинство смертных нам не подходит. - Но я не дочь бога! - Элиан встала на колени. - Он хочет, чтобы я вышла за него замуж. Чтобы я уехала с ним и стала его императрицей. - А ты согласна? Сталь. Сталь и королевский отказ сказать слово, всего одно слово, кроме тех, которые приличествуют брату. - Я не знаю! - выпалила Элиан в ответ. И опустилась на пятки. Ибо это было совсем не то, что она хотела сказать. - Я люблю его, - произнесла она. Маска не дрогнула. Веки опустились на черные глаза. - Люблю, - повторила Элиан. - Его невозможно не любить. Он такой великолепный, сильный и нежный, веселый и мудрый, царственный и прекрасный. В нем все совершенно. И он до безумия любит меня. - Она взглянула на себя и на Мирейна и принялась смеяться, пока смех не превратился в рыдание. - Вот я сижу здесь с тобой, как щлюха, которая рассказывает клиенту о своих прежних любовниках. Но я сказала ему, что сделаю выбор сегодня вечером, и теперь я не знаю, что делать. Я даже думать об этом не могу. Но я должна! - Знать или думать? - И то и другое! - Элиан сильно прижала кулаки к глазам и увидела красноватую мглу, пронизанную звездочками. - Все мои чувства и все мое тело взывают к тому, чтобы я приняла его. Но что-то останавливает меня. И это не страх. Я могла бы стать императрицей Асаниана. Я могла бы построить империю по своему представлению, даже если речь идет об империи, которой тысячу лет правили королевы. Мирейн ничего не сказал. Она открыла глаза свету. Это было больно. Благословенная, проклятая боль. - Черт возьми, Мирейн, почему бы тебе не сказать все и не покончить с этим? - Что я должен сказать? Так равнодушно, так по-королевски. Элиаи понимала эту гордость. Ту самую гордость, которая заставила ее отречься от своего рода, пока тень смерти, нависшая над ее семьей, не заставила ее вернуться. - Я слышала ваш разговор перед отъездом Вадина в Янон, - неуверенно сказала она. Челюсти Мирейна сжались, затем расслабились. Элиан хотелось, чтобы он пришел в ярость, или рассмеялся, или смутился. Но он по-прежнему был чертовски спокоен. - Что заставило тебя поверить, будто речь шла о тебе? - Вадин сказал. И, - добавила она, - я сама знала. - И что? - А то. - Ей захотелось прикоснуться к нему, но рука не повиновалась. Тогда было еще не поздно. Возможно, и сейчас тоже... - Она не могла смотреть на него и остановила взгляд на своих ногах. - Ведь я дала клятву быть твоей королевой, если ты этого захочешь. - Долг, - тихо произнес Мирейн. - Данное тобой слово. Все твое сумасбродство - это иллюзия. Ты живешь только ради своей чести принцессы. А еще, - добавил он, - еще ты, должно быть, мечтаешь сбежать от всех нас и отправиться туда, где никто не будет тебя связывать. - Я... думала об этом. - Элиан до боли сжала руки. - Я буду любить тебя, если ты попросишь. Это сказал за нее все тот же демон. Мирейн невесело рассмеялся. - А если я откажусь? - Будь ты проклят, Мирейн. Будь ты проклят! И она сама тоже, за то, что попросила его о таком. Он был спокоен как никогда и упрям до безумия. - Ты хочешь, чтобы я решил за тебя. А я не буду этого делать, Элиан. Твое сердце принадлежит только тебе. И только ты можешь следовать его зову. - А у тебя-то есть сердце? - Он не удостоил ее ответом. - Да, я пришла к тебе потому, что обещала. И потому, что любила тебя. И потому, что Илариос мог слишком легко занять твое место, и это было бы предательством. - Предательством по отношению к чему? К твоему тяжкому долгу? Ее глаза сузились. Губы поджались. - Твои враги правы. Ты терпишь рабов и вассалов.. Но никогда не смиришься с равным себе. - Женщина, равная мне, никогда не попросит о том, чтобы я думал за нее. Гордость, гордость, гордость. Они слишком хорошо подходили друг другу, он и она; они были чертовски похожи. Гордость Илариоса тоньше. Чище. Мягче и разумнее. Он никогда не отверг бы любовь, если бы она оказалась менее совершенной, чем требовала его прихоть. Элиан встала. Мирейн смотрел на нее без какого бы то ни было намека на уступку. - Ваша ванна остывает, мой господин, - сказала Элиан, отвечая холодностью на холодность. - А я должна выполнить обещание.