Станислав Гагарин - Дело о Бермудском треугольнике

— Зачем вы сделали это? — спросил Леденев.

Он вел уголовный процесс в соответствии с самыми гуманными правовыми нормами, которые выработали его, Леденева, общество и время. Конечно, не все было приемлемым в существующих законах их времени. Исключительность положения, в котором все они пребывали, сурово диктовала определенные изменения процессуальных норм.

Юрий Алексеевич провел судебное следствие. Он допросил свидетельниц, ими были Нина и чудом спасшаяся Ица, выслушал мнения по поводу случившегося всех членов этой небольшой человеческой колонии. Защиты и обвинения не было. Никто не захотел ни защищать, ни обвинять Рейнолдса. Был проведен и следственный эксперимент. Ица показала всем, как Рейни столкнул с обрыва несчастного Джона Полански.

Тщетно искали его труп. У обрыва волны разбивались о подводные скалы. Упавший здесь в море человек не имел ни малейших шансов спастись.

Приговор должен был быть окончательным и не подлежал обжалованию. Да и кому мог обжаловать его Рейнолдс? Не было у них возможности и содержать его под стражей. Никто не сомневался в том, что Рейнолдс заслужил смертную казнь, и приговор надо будет привести в исполнение немедленно. Поэтому Леденев и попросил Питера Драйхэнда увести всех женщин и детей в поселок.

Рейнолдс молчал.

Он молчал с тех пор, как застрелил Ланду и был схвачен подоспевшими на выстрелы Дубининым и доном Кристобалем. Они были безоружны, и Рейнолдс мог их застрелить, но почему-то не сделал этого.

Молчал он и сейчас, когда Леденев спросил о мотивах убийства.

— Вам предоставляется последнее слово, Рейнолдс, — сказал Юрий Алексеевич. — Может быть, вы все-таки поведаете нам об истинных причинах, толкнувших вас на убийство Джона Полански. Второе преступление вы совершили из стремления скрыть первое. Но Джон Полански… Мне трудно поверить, чтобы можно было лишить жизни человека по столь незначительному поводу…

— Не совсем с вами согласен, сеньор председатель, — покачал головой дон Кристобаль. — Мне известны случаи, когда на удар кулаком отвечали ударом ножа или выстрелом из пистолета.

— То было состояние аффекта, — возразил Леденев. — Преступление, совершенное в состоянии внезапно возникшего душевного волнения, вызванного действиями потерпевшего… Это является смягчающим вину обстоятельством. В нашем случае Рейнолдс действовал с заранее возникшим намерением, с трезвым расчетом. Но мы слишком увлеклись… Говорить сейчас должен подсудимый. Вы будете говорить, Рейнолдс?

— Да! Я скажу… Знаю, что вы приговорите меня к смерти. Так знайте вы все, что моя ненависть всегда останется с вами. Я ненавижу вас! И этого черномазого ублюдка, с которым должен был летать в одной кабине. И вас, командир, за то, что терпели его в своем экипаже. И этого русского инженера, влюбленного в дурацкую работу и гордящегося тем, что он искренне помогает не заслуживающим этого кубинским бездельникам. Вас, Питер Драйхэнд, удравшего из цивилизованного мира вместо того, чтобы спасать его от коммунистов и ниггеров, я презираю и ненавижу тоже. И вас, господин русский полковник, присвоившего право командовать всеми нами. И этого напыщенного испанца из бог весть какого времени. Жалею я и о том, что тогда, в море, неудачно сбросил за борт заносчивого капитана… Как жаль, что вас не сожрали акулы, сеньор де ла Гарсиа!

— Ну и сволочь, — проговорил по-русски Виктор Васильевич. — Значит, это он тогда…

— Вы совершили два убийства и еще дважды пытались совершить его, — сказал Роберт Нимейер.

— Я готов попробовать и в третий, командир… Может быть, третьим кандидатом на тот свет стали бы вы, снюхавшийся с этими вонючими русскими. О такой опасности я предупреждал вас тотчас же после встречи с ними. Вы, командир, позволили взять им верх над нами, чистопородными американцами. И Джон Полански был первым, кого следовало обезвредить, не говоря уже об оскорблении, его он нанес мне в присутствии белой женщины. Еще раньше я хотел избавиться от кубинца, чтоб захватить власть на яхте. Но ему помог сам дьявол! И я жалею только об одном: не перебил вас всех, не утвердил на этой земле могущество Великих Штатов! Будьте вы прокляты все, коммунисты, ниггеры и их подпевалы!

— Он сумасшедший, — сказал Роберт Нимейер. — Я отказываюсь выносить ему приговор.

— Не думаю, сеньор Нимейер, — заметил дон Кристобаль. — Он здоров, этот человек. И если он убил, то должен умереть…

— Вы ставите меня в сложное положение, майор, отказываясь от роли судьи, — сказал Леденев. — Может быть, изберем другого?