Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

— У этих ученых, знаете ли, ум за разум заходит. Они шуток не понимают. Ни малейшей склонности к юмору! Я вас уверяю. Наука убивает, знаете ли, и здравый смысл, и здоровый смех.

Предприимчивое литературное агентство прислало Бенсингтону отдельный оттиск ругающей его статейки, помещенной в одной бульварной газетке, с предложением доставить сотню таких оттисков за одну гинею. Две очаровательные молодые леди, совершенно ему не знакомые, явились с визитом и, несмотря на видимое негодование кузины Джен, остались пить чай, а потом прислали свои альбомы с просьбой об автографе.

Вообще, Бенсингтон должен был привыкнуть видеть свое имя в газетах рядом с изложением самых нелепых идей, ему приписываемых, и читать об интимности с ним таких людей, о которых он никогда не слыхивал, так что мечты его о приятности славы должны были окончательно и навсегда рассеяться.

Надо, однако, заметить, что общественное мнение вовсе не относилось к Бенсингтону враждебно (если не считать Бродбима). Публика просто забавлялась Гераклеофорбией, полагая, что она окончательно похоронена, вместе с гигантскими осами и крысами, так что впредь о ней не будет и упоминания. Блеснул мыльный пузырь — и лопнул. Особенно потешали публику карикатуры на выдающихся людей эпохи (в том числе и на самого Бенсингтона), якобы наевшихся Гераклеофорбии — «Пищи для рекламы». О появлении гигантских детей и вообще о каких-нибудь дальнейших последствиях великого открытия никто и не думал.

Однако нашлись все же люди более дальновидные, пугавшиеся этих последствий. Молодой Катергам, например, родственник графа Пьютерстона, восходящее политическое светило, рискуя прослыть чудаком, написал даже длинную статью в «Летописи девятнадцатого и прочих столетий», где рекомендовал запретить производство «Пищи богов». Такого же мнения держался, собственно говоря, и сам Бенсингтон.

— Они, по-видимому, не совсем хорошо понимают, чем все это может кончиться… — сказал он однажды Коссару.

— Разумеется, не понимают.

— А что же мы с вами? Как подумаешь о будущем… Маленький Редвуд… да и ваших трое… Ведь они, пожалуй, будут ростом футов в сорок… Продолжать ли нам опыты?

— Продолжать ли? — воскликнул Коссар в глубочайшем удивлении и самой резкой фистулой. — Обязательно продолжать! Что же мы с вами иначе станем делать? Карамельки, что ли, сосать между завтраком и обедом?..

— Серьезные последствия! — продолжал он после небольшой паузы. — Ну, конечно, серьезные последствия! Обязательно! Из-за чего же иначе работать, как не из-за серьезных последствий? В кои-то веки в наши руки попала возможность добиться серьезных последствий, а вы намерены отступать? Это было бы бесчестно, позвольте вам сказать! Да, бесчестно!..

Коссар задыхался от негодования.

Бенсингтон, однако, не мог больше работать в своей лаборатории с прежним увлечением. Серьезные последствия не соблазняли человека с такими скромными вкусами, какими обладал он. Открытие, конечно, великое… но не довольно ли тех плодов, которые оно уже принесло? Ферма в Хиклиброу, несмотря на то, что она совсем разрушена, поднялась теперь в цене до девяноста фунтов за акр, а что касается славы, так ее более чем достаточно… Бог с ней совсем!

Не всегда, впрочем, Бенсингтон так думал. Работая в лаборатории, этот маленький человечек, в очках и стоптанных туфлях, по временам вновь начинал мечтать о серьезных последствиях своего открытия — о новом мире, о гигантском человечестве, которое станет новой силой во вселенной, о результатах вмешательства этой силы во вселенские дела, и прочее, и прочее. Но все же такие мечтания кончались обыкновенно отступлением — еще большим упадком духа, более мучительными опасениями…

Тем временем во внешнем для Бенсингтона мире, создавшем его славу, появилась блестящая фигура, сосредоточившая на себе всеобщее внимание. Это был доктор Уинклс — тот молодой практик, через посредство которого Редвуд начал давать Гераклеофорбию своему сыну. «Пища богов», очевидно, заинтересовала его еще раньше, чем превратилась в «Пищу для рекламы», и появление гигантских ос увеличило этот интерес.

По наружному виду, манерам и моральным своим качествам Уинклс принадлежал к числу тех людей, которых называют «из молодых, да ранний». Восходящее светило среди врачей-практиков, он представлял собой статного, красивого человека с сухими, быстрыми, проницательными глазами алюминиевого цвета, чисто выбритым мускулистым лицом, белокурыми волосами и ловкими, энергичными движениями. Он всегда был во фраке, в черном галстуке, с толстой золотой цепочкой поперек жилета, украшенной большим количеством жетонов и подвесок. Особого покроя шляпа придавала ему еще более значительный вид.