Петр Оленин-Волгарь: Всемирный следопыт, 1930 № 01

Упорно мечтая о том времени, когда удастся сменить машинное отделение на капитанский мостик, я жадно набрасывался на всякие необходимые моряку сведения. Голубков не только знал свое дело, но и любил его, а потому охотно со мной беседовал, многое толково об'яснял и снабжал меня подходящими книжками. Конечно, он не упускал случая и проехаться на мой счет, едко подтрунивая над «красным искажением» моего рассудка.

На третий день по выходе из Владивостока я решил зайти к капитану за новой книжкой по мореходству. Я только что освободился от ужасной духоты в машинном отделении и вышел на палубу освежиться. Передохнул и, захватив прочитанную книжку, направился к капитанской рубке. Подошел к двери, хотел было постучаться, да так и остался с поднятой рукой, услышав взволнованный, напряженный и странно изменившийся голос старшего помощника.

— А мы не рискуем попасться, Иван Филиппыч?..

— Пустяки! — послышался в ответ спокойный голос капитана. — Все будет шито-крыто. Я отлично обмозговал план действий.

— А сколько на долю каждого придется?

— Да на наш век хватит. Возьмем в Гамбурге заводское барахло вместо настоящих машин — заработаем шестьдесят тысяч.

— Погодите, Иван Филиппыч, а страховку-то вы забыли.

— Ну, из страхового общества мне пустяки удалось выжать. За то, что с «Кронштадта» снимут в Гамбурге страховку, обещали нас всех четверых устроить на приличные места… Пароход благополучно пустим ко дну, когда доберемся…

В этот момент кто-то молча положил руку мне на плечо, твердо отодвинул в сторону и занял мое место. Испуганный и оторопелый, я не сразу узнал старика боцмана. Он простоял молча с полминуты, а затем постучался в дверь и в ответ на капитанское «войдите» крепко взял меня за руку и вместе со мной вошёл в рубку.

— Ваши разговоры, Иван Филиппыч, — доложил он, — сначала вот Ипатьев подслушивал, а затем и я поинтересовался.

Капитан и помощник сидели за столиком, на котором уютно стояла бутылка коньяку, а рядом лежали подсахаренные ломтики лимона. Помощник уставился на меня выпученными от испуга глазами, но слегка побледневшее лицо капитана оставалось спокойным; пробежавшая по нему легкая судорога мгновенно перешла в обычную насмешливую улыбку. Он пытливо смотрел мне в глаза, молча ожидая моих об'яснений.

Хитрая бестия был этот Трофимыч! Но если он ловко отстранил меня от двери и занял мое место, чтобы узнать содержание ошеломившего меня разговора, то вместе с тем он дал мне достаточно времени, чтобы притти в себя и хоть сколько-нибудь правдоподобно об'яснить мою задержку у капитанской двери.

— Да я только на секунду задержался, товарищ командир, не узнав голоса вашего помощника. Подумал, кто из пассажиров, решил зря не входить, а Трофимыч уже рад припаять мне подслушивание.

Новый режущий взгляд, а затем усталый взмах руки:

— Ладно, идите. Все это пустяки.

Я вышел, но боцман остался. Шел я словно в тумане. В голове все еще звенел подслушанный мною разговор и одновременно бился тревожный вопрос: «Поверили мне или нет?». Когда же я успокоился и начал здраво рассуждать, то пришел к неутешительному выводу, что моему об'яснению никак поверить не могли. Ведь боцман явно за мной следил; он бесшумно подкрадывался ко мне и знает, что я простоял у двери добрые полторы-две минуты. Что мне теперь делать? С чего начать? Рассказать комиссару и ребятам о подслушанном заговоре? Но поверят ли мне? Ведь план так чудовищно нагл! Еще бы! Сговорились с какой-то иностранной фирмой жульническим путем погрузить на пароход вместо нужных нам машинных частей какие-нибудь заводские отбросы, Да со страховой компанией столковались. Страховка будет снята. Пароход обречен на гибель…

Как убедить комиссара, что я не ослышался, не перепутал чего-нибудь в словах капитана? Политическое умонастроение Голубкова хорошо известно всем и каждому, а потому могут предположить, что одну из его обычных шуток я простодушно принял за покушение на судно и его груз. Словом, из мухи сделал слона.

Я был твердо уверен, что капитан теперь не оставит меня в покое: не так он глуп, чтобы дать мне возможность поднять против него кампанию, которая могла бы испортить его большую игру. У капитана бархатная рука, но волчья хватка. И чего доброго, я могу теперь по собственной неосторожности свалиться за борт, или по ротозейству в машину угодить… Лучше всего поговорить с моим другом Чуриным, — решил я. — Что он посоветует? Один ум — хорошо, а два — еще лучше.