Феликс Пальма - Карта неба

Капитан оглянулся, ища поддержки у слушателей, но его слова потонули в гуле всеобщего восхищения. Кое-кто из слуг шагнул к нему, словно под влиянием гипноза: ведь среди них находился герой, который спасет человеческую расу от гибели, а для этого прежде всего победит марсиан, уничтожив мощные машины, разрушавшие их родной город.

— Может быть, он прав, Дерек, — тихо заметила Клер. — Возможно, ты оказался здесь не только потому, что любишь меня. А если твое появление в нашем времени имеет и другую цель, как утверждает Чарльз?

— Но послушай, Клер… — возмутился Шеклтон.

Она нежно погладила его по руке.

— Мне кажется… ты должен попробовать, Дерек, — сказала она и умоляюще взглянула на него.

Шеклтон молча смотрел в ее прекрасные глаза, а мы все с замиранием сердца ожидали его решения.

— Хорошо, Клер, я попытаюсь, — наконец сказал он.

— Прекрасно! — обрадованно воскликнул я, и все начали аплодировать и даже обниматься. — Значит, отправляемся в двухтысячный год!

Я видел, как Гарольд незаметно вытирает слезы, в то время как слуги обнимались и хлопали друг друга по плечу, словно их команда выиграла самый главный матч сезона. И только моя жена сидела насупившись и не принимала участия во всеобщем ликовании.

— Я поеду с вами, — заявил Эндрю. Он был сильно взволнован.

— Нет, братец, — с улыбкой возразил я. — Мы отправимся вдвоем с капитаном. Выходить наружу очень опасно. Не забывай, что капитан Шеклтон играет важную роль в этой истории: именно он должен остановить захватчиков, и будущее подсказывает нам, что он своего добьется, а следовательно, не погибнет, по крайней мере до этого. Однако не факт, что на сопровождающих капитана будет распространяться его иммунитет, так что оставайся здесь и возьми на себя заботу о женщинах. Вряд ли обворожительным сестричкам Келлер улыбается одновременно стать вдовами, — пошутил я. Кузен хотел что-то возразить, но я остановил его примиряющим жестом и повернулся к кучеру: — Гарольд, подготовьте экипаж.

Кучер незаметно переглянулся с Эндрю, и тот кивнул.

— Экипаж будет подан через пять минут, мистер Уинслоу, — сообщил Гарольд.

— Лучше бы через две, — улыбнулся я.

Когда он ушел, мы, участники этого безумного предприятия — которое, тем не менее, должно было увенчаться успехом, — стали прощаться с теми, кто оставался в убежище. Клер умоляла Шеклтона быть осторожнее, а я наказывал Эндрю получше заботиться обо всех. Виктория ко мне не подошла и лишь разочарованно покачала головой, а я в ответ пожал плечами. Так наше прощание вылилось в молчаливый обмен упреками. Она не знала, что я собираюсь спасти планету, а я не знал, что никогда больше ее не увижу. Но если бы даже мы это знали, смогли ли бы мы вести себя по-другому?

Чарльз слегка подул на последний абзац, чтобы чернила побыстрее высохли. Потом захлопнул тетрадь, положил сверху ручку и уставился на нее невидящим взором. Больше двух лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел свою жену, и сейчас ощущал такую душевную боль, какой еще никогда не испытывал, оттого что не поступился тогда своей гордостью и не запечатлел на ее губах романтический поцелуй, как того требовала обстановка, или, по крайней мере, не заключил ее в объятия, по возможности нежные и искренние. Но то, чего он желал сейчас, не имело никакого значения, поскольку Чарльз, писавший свой дневник, был не тем Чарльзом, который покинул подвал в Квинс-Гейт, преисполненный уверенности. Да, далеко не тем. Ни один мужчина не может дважды войти в одну и ту же реку, как некогда сказал Гераклит, и два раза обнять одну и ту же женщину, потому что во второй раз все будет другим: мужчина, женщина и река. И Чарльз стал другим не только потому, что время в конце концов поубавило в нем наивного оптимизма, который прежде, казалось, защищал его от любых невзгод. «Если бы это было единственным изменением», — подумал он.

В этот момент он услышал похрустывание, исходившее от закрепленного на нем ошейника, словно туда забралась мышь, и почти сразу же ощутил знакомое щекотание в том месте, где ошейник вонзался в кожу посредством тончайших щупалец, примерно на уровне четвертого шейного позвонка. Через пару секунд щекотка усилилась и распространилась по всему позвоночнику, словно струя расплавленного металла, которая сжигала ему хребет, и, достигнув ног, переходила в болезненные судороги. Чарльз сжал зубы, стараясь контролировать дыхание, в ожидании, когда ежедневная пытка закончится и останутся лишь боль в животе, ватное тело и дрожащие ноги. К счастью, разряд длился не очень долго, всего несколько секунд, и со временем он почти привык к нему. Единственными последствиями этих мощных и пунктуальных разрядов были несколько сломанных друг о друга зубов да известный стыд, который будет преследовать его до смерти, ибо не раз случалось так, что его сфинктер расслаблялся, и ему приходилось являться к месту работы с позорным балластом в потертых брюках. Сейчас он переносил ежедневную процедуру со своего рода выстраданным смирением, радуясь, что она не вызвала особых неприятностей, если не считать остаточной тошноты, проходившей через несколько минут.