Ана Хит - Агент СиЭй-125 - до и после

– Речь не о баллах, речь о квадрате, который ромб.

– Я проверю, – повторила очаровательная и любимая как ребёнком, так и мамой учительница.

Эпизод 4: Пятый класс, тема: сложение и вычитание положительных и отрицательных чисел.

– Дети, смотрите: если мы складываем (-5) и 8 – это то же самое, что 8-5, то есть ответ 3. Если же хотим посчитать -5 -8 (взмах и круговое движение руками) – тут непонятно, chemical reaction – и ответ (-13) (видимо, в результате химической реакции) . Как следствие такого объяснения – всеобщий восторг и ликование детей: хохот, радость. Если кто и не понял, это вполне нормально. Ведь вовлечены необъяснимые силы, и понять это просто невозможно, так что лучше уж просто посмеяться.

Эпизод 5: Шестой класс, тема: вертикальные углы.

Ребёнок приносит домой неправильное (неполное) определение вертикальных углов (вертикальные углы – это несмежные конгруэнтные углы). Мама пытается объяснить учительнице, нарисовав целый пучок несмежных конгруэнтных, но НЕ вертикальных углов, что лучше исправить определение, так как у детей могут быть проблемы.

– Я удивлена, что у вашего ребёнка, сильного в математике, проблемы с пониманием вертикальных углов.

– Речь не о моём ребёнке, я ему объяснила. Речь о неправильном определении и о тех детях, которым дома некому помочь.

– В моём классе ВСЕ могут нарисовать вертикальные углы!!! – гордо выпятив грудь в защиту класса, отчеканила учительница.

– Но это же математика, не рисование?!

Так и разошлись.

Это только некоторые эпизоды из истории взаимоотношений моей подруги с американским преподаванием математики, если написать всё, получится целая книга. Во всех приведённых примерах можно заметить что-то общее, объединяющее всех учительниц. Удивительная непосредственность, открытость, способность без какой-либо застенчивости признать отсутствие элементарных знаний, которые, конечно же, по их мнению, совсем не элементарны. Всё сводится к простой формуле: «Перед нами Монстр, и мы делаем всё возможное, чтобы его сразить!»

Интересно, что при таком сугубо бытовом подходе к образованию и обучению (в частности, математике) в школах, Америка полна сильнейшими университетами, где люди получают блестящее образование.

Что ещё меня впечатлило в Америке – это дороги, особенно в Калифорнии. Эти переплетения магистралей на трёх-четырёх уровнях, на каждом из которых может быть по пять рядов в обоих направлениях.

А аэропорты! Каждый размером с целый город. Порхая в поисках работы с одного побережья на другое, я не переставала наслаждаться процессом: приезжаешь в аэропорт за 15 минут до отправления самолёта; на эскалаторах и бегущих дорожках преодолеваешь огромные расстояния; машешь билетом перед глазами человека, стоящего у входа в самолёт; никто не смотрит ни на тебя, ни на твоё имя, ни на твоё удостоверение личности; садишься в своё кресло; гудит мотор; взлетаешь, и после приземления на другом конце всё так же просто. К сожалению, после 11-ого сентября эта часть американской действительности изменилась в корне, процедура посадки стала долгой, трудной, неприятной, порой унизительной.

В конце мая 1991 года я получила рабочую визу и третьего июня (в день рождения папы) вышла на работу. Первый день запомнился мне тем, что не успела я сесть за свой стол с компьютером, как ко мне военным шагом подошла женщина из отдела кадров, на высоких каблуках и в широкоплечем пиджаке, и спросила, кому я хочу завещать свои деньги (которые у меня пока имелись лишь в отрицательных числах – плохие вещи!) в случае моей смерти. Я подпрыгнула от удивления: дело в том, что смерть не значилась в моих ближайших планах в тот весьма жизнеутверждающий и многообещающий момент моей жизни. В Армении такое можно представить разве что в анекдоте. Там царит другая крайность, когда зачастую от неизлечимо больных на протяжении многих лет и уже умирающих людей до последней минуты скрывают, что с ними происходит. Однако американскому оптимизму ничто помешать не способно, так что пришлось задуматься и об этом, раз уж так принято.

Моя компания располагалась недалеко от Бостона, в городке, куда было нелегко добраться на городском транспорте, хотя всё же возможно – на редко ходившей пригородной электричке. Так как мне предстояло работать много и задерживаться на работе допоздна, я не хотела связывать себя расписанием поездов и поселилась в трёхстах метрах от компании. Получилось так, что до ближайшего супермаркета надо было идти пешком минут сорок, а до работы – всего одну. Особо трудно было возвращаться из супермаркета с тяжёлыми покупками, но, благо, так продолжалось недолго. Скоро я обнаружила, что прямо рядом с моим домом постоянно стоит пустой автобус. Я долгое время не догадывалась, что это городской рейсовый автобус, так как ни разу не видела в нём ни одной живой души (кроме водителя). А тут оказалось, что он едет куда-то раз в два часа и останавливается у супермаркета. Правда, подловить его на обратном пути было труднее, так как супермаркет, в отличие от моего дома, был не на конечной остановке. Но я наловчилась подгадывать время и была по этому поводу счастлива без предела, несмотря на то, что в супермаркете надо было проторчать полтора часа. Должна сказать, что это было не слишком весёлым времяпровождением, так как на Родине в это время из-за войны и блокады был практически голод, люди с ночи занимали очередь в надежде добыть чего-нибудь съестного (в каждом письме из дома был оптимистический рассказ о том, как кому-то из родственников или друзей на работе раздавали сметану или ещё что-то, так что и нам досталась баночка; как кто-то поехал в далёкую деревню и привёз оттуда мешок картошки и так далее), а в моём супермаркете только для кошек и собак было несколько рядов с самыми разнообразными лакомствами. Так что, когда погода позволяла, я предпочитала ждать на остановке. Каждый раз, погружаясь в автобус, я заново удивлялась: неужели этот маршрут существует только для того, чтобы обслуживать меня??? Вроде так. Позже, когда у меня гостили родители, мы время от времени ездили за покупками втроём, и тогда автобус казался явно переполненным.