Марк Каганцов: Байки о «Скорой»

Ну вот, звонит мне как-то вечером Пастернак: «Марк, шо-то у меня перебои какие-то пошли. Может, мне анаприлинчик принять, чи шо?» Говорю: «Откуда я знаю, что у тебя, не видя ни тебя, ни ЭКГ? Ничего сам не принимай! Обратись к дежурному врачу». «Фе, шо эта шахиня может понимать! Так ты приедь, посмотри, помоги». «Как я приеду в чужое отделение оказывать тебе помощь? Ты в своем уме? Это грубейшее нарушение субординации». «Так принять анаприлинчик?» «Нет, обратись к дежурному врачу». Повесил трубку. Через полчаса опять звонок: «Шо-то мне совсем хреново. Если не приедешь, я двину кони». Положение дурацкое: ехать нельзя, не ехать тоже нельзя — коллега просит. Поехали на свой страх и риск, тишком-молчком прокрались, сняли ЭКГ. Поперечная блокада перешла во вторую степень. Анаприлинчик его бы убил. Если блокада будет прогрессировать, третью степень он вряд ли переживет. Иду к дежурному врачу, многократно извиняюсь, вместе смотрим историю болезни, назначено три препарата, угнетающих проводимость. Электрокардиографист в заключениях пишет изо дня в день: появились эпизоды атриовентрикулярной блокады второй степени, на что лечащий врач — ноль внимания. Договариваемся с дежурным врачом об отмене этих препаратов, проведении детоксикации, назначении антидотов. Но сидеть у постели Пастернака я не могу — я на работе. Уезжаем. На душе неспокойно — как там? Ночь бешеная. Вызовов полно. Никто не спит. В 2 часа ночи между вызовами звоню в ординаторскую кардиологии. Телефон не отвечает. У них есть еще один, но я не могу его вспомнить. Рядом крутится молодой врач, обожающий розыгрыши, Андрей Емельянов. «Андрюша, напомни другой номер кардиологии». Он называет. Звоню. Долго не отвечают, наконец, заспанный женский голос говорит: «Алло!». «Танечка (имя дежурного врача), как там у нас дела?». В ответ слышу родной до боли голос: «Утром придешь, разберемся, что у тебя за дела с Танечкой в 2 часа ночи». Звонил себе домой. «Андрей, ну как ты мог!» Он смеется: «Я же не виноват, что вы такой склеротик, что собственного телефона не помните!»

Утром вместе с ним пошли ко мне, объяснять моей жене, как так получилось. С Пастернаком все в тот раз обошлось. А мне еще пришлось объяснять своему главврачу и заведующему кардиологическим отделением, что, зачем и почему я делал в кардиологии.

Еще одна яркая фигура нашей «скорой» — Илья Левит. Мы с ним пришли на воркутинскую «скорую» в один год. Только я заканчивал Архангельский институт, а он Ленинградский. Огромный парень двухметрового роста, сутулый, коренастый и мохнатый, как медведь, весь заросший рыжевато-бурой шерстью, с шапкой густых курчавых волос на голове и длинными усами, в которых вечно торчала капустина из борща или гуляшный соус. Страшно неряшливый, страшно рассеянный, блестяще образованный, имеющий обширнейшие знания по истории, географии, политике, экономике и т. д. и т. п., вечно вертящий в руках какую-нибудь проволочку, Илья прекрасно читал лекции, политинформации. На вызова ездил с удовольствием, кроме детских. Детей до 3 лет, не умеющих членораздельно выражать свои мысли, боялся панически. Мечтал жениться на женщине с уже готовым ребенком, чтоб не переживать кошмар его раннего детства. Не пил, не курил. Мечтал, честно отработав положенные 3 года, уехать в Израиль, что и сделал.

Однажды на «скорую» позвонила жена одного начальника, у которой Илья был на вызове: «Почему вы мне прислали пьяного врача?» «Помилуйте, доктор, который был у вас, капли спиртного в рот не берет». «Странно. Вы говорите трезвый, а почему он называл меня „сударыня“?».

Как-то прихожу с дежурства домой. Жену трясет от возмущения: «Чтоб этого твоего козла у нас больше не было!» «Что случилось?» «Пришел, лез обниматься, целоваться, козел!» На следующий день Илья говорит мне: «У тебя хорошая жена, верная. Я ее проверил». «Илья, а кто тебе это поручал? Что ты лезешь в нашу жизнь?» «Ну, я как друг»…

Как-то Илья приходит, рассказывает: «Знаешь, где я был? В КГБ. Вызвали, завербовали следить за тобой в плане сионизма. Так что имей в виду. Я им долго голову морочил».

Илья любил заводить «дочерей», как он их называл. Находил какую-нибудь шалаву и «удочерял», заставляя учиться, помогал материально, выдавал замуж. Последнюю свою «доченьку» перед удочерением он вылечил от гонореи. Конечно, со всеми своими удочеренными он трахался, но при этом соблюдал все возможные меры предосторожности, чтоб не беременели. Зная, что ни одно из средств не гарантирует на 100 %, он применял их все сразу, т. е. жил только в безопасные дни, пользуясь презервативом, который смазывал грамицидиновой пастой, и заставлял еще «доченек» пить оральные контрацептивы.