Ксения Иваненко: Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Все 4 раза я попадала в больницу после суицидальных попыток, и меня закрывали насильно. Дважды родители давали взятку (смехотворные 500 рублей), и меня отпускали уже через пару дней.

Однажды меня привезли в психушку поздно ночью, и, чтобы определить меня в отделение, необходимо было дождаться утра. Меня отвели в приёмное отделение и усадили на железную кровать-каталку, с которой свисали ремни для пристёгивания буйных. С перевязанной рукой, в одном тонком платье, я вся дрожала от холода и слёз. Меня только зашили, я потеряла много крови, рыдания опустошили меня, я свернулась в клубочек и вскоре провалилась в спасительный сон. Я проснулась уже через пару часов и обнаружила, что укрыта мужским пальто. Дежурный врач сидел рядом с кроватью и с сочувствием глядел на меня.

– Деточка, зачем же ты делаешь это с собой? – проговорил он.

Я опять начала плакать, сжимая пальто врача.

– Ну, тихо, – подсел поближе доктор, – Ты, небось, ещё в институте учишься?

– Угу, – сглотнула сопли я.

– Сессия, наверное, на носу. На каком ты факультете?

– На филологическом.

– Книжки умные читаешь. Я тоже люблю читать. Какое твоё любимое произведение?

– «Преступление и наказание».

Мы разговорились, беседа на отвлечённую тему меня успокаивала. Мы обсуждали бедных людей Достоевского, исповедь Толстого, затем перепрыгнули на постмодернизм, на Сашу Соколова, затронули Пелевина и вспомнили Карлоса Кастанеду. Мы долго говорили об учениях Дона Хуана, особо затрагивая тему индульгирования.

Я уже не плакала, а врач начал с частой периодичность посматривать в коридор через приоткрытую дверь. Наконец он увидел то, чего ожидал, зашёл в кабинет за моим паспортом и полисом и вернулся ко мне.

– Вставай, – велел он. – Пойдём быстро, пока охранник отошёл.

С чужим пальтом на плечах я проследовала за доктором к автомобильной стоянке больницы.

– Не место тебе здесь, – сказал он, заводя мотор.

Врач довёз меня до дома и пообещал позаботиться о том, чтобы никто не узнал, что этой ночью я поступила к ним в больницу. Он взял с меня обещание, что в подобные места я больше не попаду.

Я честно держала слово почти год, пока не всадила нож себе в ногу. Сразу после операции меня привезли в отделение, где я безвылазно, без посещений и средств связи, провела 2 недели.

Нахождение в психосоматических отделениях больше всего напоминало тупую передержку. Психиатра я видела дважды, один раз психолог дал мне какие-то тесты, первые дни давали лекарства, от которых я спала, но потом перестали давать и их. Меня просто на время изолировали от общества, не пытаясь решить мою проблему.

В психиатрической клинике, в которой я оказалась добровольно в 2016 году, всё обстоит совершенно иначе. Мне нравится местный подход к лечению и то, как врачи со мной общаются. Все пациенты в первую очередь личности. И даже если диагнозы совпадают, к каждому сохраняется личностный подход. Тут не пытаются затюкать лекарствами и отпустить гулять. Тут хотят вылечить, а не просто ждут, когда «само пройдёт».

Несмотря на всё желание и необходимость, психиатрия в России развивается недостаточно быстро. До сих пор существует высокий риск попасть к равнодушному или неквалифицированному специалисту. Но это вовсе не значит, что стоит опускать руки и перестать надеяться на помощь врачей. Существует множество психиатрических учреждений, и очень важно выбрать подходящее именно вам. К счастью, мы живём в эпоху Интернета, где несложно найти всю необходимую информацию о больницах, о врачах, можно ознакомиться с отзывами и составить более-менее объективное мнение о том или ином месте.

К концу второго месяца я совсем перестала плакать, тревога почти не посещала, а даже возвращаясь из домашнего отпуска, состояние моё не ухудшалось. Я больше не хочу себя убивать, а с интересом смотрю в будущее и наблюдаю плоды лечения.

От лекарств и терапии я пошагово знакомлюсь с собой. Как шелуха с меня спадает застилающая обзор раздражительность. Нервозность пропадает, категоричность стирается, уныние растворяется. Я замечаю всё больше и больше отличий от себя прежней.

Перед глазами перестали мелькать образы самоубийства, идеи о собственной кончине уже не посещают мою голову. Я не злюсь и спокойно повторно отвечаю на вопрос родителей, который они мне уже задавали 10 минут назад. Без слёз реагирую на то, что Савва из-за работы в очередной раз отменяет нашу встречу. Мне перестало казаться, что близкие замышляют что-то против меня, ушло и чувство, что я могу предугадать чужие мысли. Я больше не чувствую убийственных страданий, не плачу в метро, увидев несчастную бабушку, я всё более стойко стала выносить удары плохих новостей. Но вместе с тем, я утратила и необузданный восторг, который раньше охватывал меня при встречах с Саввой.