Ксения Иваненко - Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Я закончила своё лечение в психушке, но на этом я не остановлюсь. Я знаю, что делать дальше. Вместе со своими близкими и психотерапевтом я буду продолжать работать над пониманием особенностей своего заболевания. Я буду пытаться устранить вредные шаблоны поведения и заменить их на что-то более продуктивное, буду останавливать себя, когда вновь начну приписывать людям надуманные мотивы. Я перестану винить во всём то себя, то окружающих и приму, что неприятные мне вещи иногда просто случаются сами по себе.

Меня выписали в день моего рождения, 9 января 2017 года.

Год мы жили с Саввой вместе, после чего я попала в психушку, где провела больше двух месяцев, и теперь мне предстояло снова вернуться к родителям и наладить быт с ними. Множественные домашние отпуска должны были мягко подготовить меня к новой жизни, но все выходные мы проводили в гостях у Насти, и порой я давала себе обмануться, что и после выписки мы будем снимать у неё комнату и жить, как раньше. Но нет.

Я заняла свою старую комнату в родительском доме, и потянулись дни ещё более тягучие, чем в больнице. Раньше меня грела мысль о выписке, я ждала, когда смогу очутиться на воле, а окунувшись в неё с головой, не знала, что делать. Первые дни встреч с друзьями прошли, Савва вернулся к прежнему рабочему графику, и я осталась предоставлена сама себе, зная, что на этот раз нет смысла ждать приёмного дня, когда тебя навестят.

Я ничего не делала, забросила ведение канала, перестала читать и всё больше лежала в кровати. Я не знала, чем мне заняться, сил на поиски работы не было, да и чувствовала я себя разбитой и потерянной. В здоровой открытой атмосфере мои побочные действия от лекарств начали проявляться сильнее. Я была сгустком побочных эффектов от препаратов. Не хватало сил сходить в душ, пальцы из-за тремора не попадали по телефону, но даже попади, толку от этого было бы мало – зрение упало на 2 единицы, и я ничего не видела. Со средней школы я не вижу своей жизни без линз и заработала себе зрение –8. С новыми ухудшениями я приблизилась к порогу инвалидности. Вслед за привычной близорукостью неожиданно развилась и дальнозоркость. Теперь я не видела ещё и вблизи. Я не могла смотреть фильмы, переписываться, читать и писать.

Разговаривать я тоже не могла. Сухость во рту, нетрезвость сознания, вечное залипание одного слова и невозможность вспомнить другое. Если удавалось-таки поймать ускользающие буквы, сразу забывалась тема беседы. Вскоре я вовсе перестала открывать рот. Зачем пытаться что-то сказать, если всё равно не сможешь договорить до конца?

Надо было как-то брать себя в руки, выходить на улицу, общаться с людьми. Но всё, что я могла делать – это спать. Сон полностью поглотил меня. Я могла проспать больше суток с перерывами на туалет и иногда на еду, когда мама совсем уж громко кричала мне на ухо, что вести такой образ жизни нельзя, что я впадаю в кому. Я видела, как мама переживает и не знает, как вывести меня из этого состояния, но ничего не могла с собой поделать.

Морально я чувствовала себя хоть и придавленной, но нормальной. Моё состояние было стабильным, я была уверена в своём желании жить и не видела особых поводов для грусти. Но моё тело стремительно разрушалось и было мне не подвластно.

Однажды я проснулась после особо глубокого сна и решила больше не принимать лекарства. На следующий же день ушла сонливость, в сознании начал рассеиваться туман, возвращалась чёткость мыслей. Но вместе с тем нарастало и внутреннее напряжение. Последующие дни остатки лекарств в организме хиленькой дамбой удерживали возвращающуюся истерику.

Порой истерику ждёшь, как избавления. Ждёшь, когда уже голова лопнет, как арбуз о кухонный пол. Чтобы все косточки-загоны, наконец, показали своё склизкое брюшко. Чтобы вся полосатая целостность показала своё трухлявое водянистое нутро.

Одним вечером я попыталась поехать к подруге в гости на электричке, я блуждала в снегопаде и трижды терялась. Было холодно и страшно, вся дрожа то ли от первого, то ли от второго, я ждала, когда меня уже прорвёт и не нужно будет больше терпеть и месить ногами снег. Я бы просто упала на месте, сокрушаясь в рыданиях и сугробах (как в гробах, су-гробах). Но истерика не приходила, и я продолжала свой путь к платформе. Слёзы не брызгали, а я так ждала их, как воды в лёгких, когда уже тонешь и смотришь на гладь воды над собой, уже не барахтаешься – смирился, просто ожидаешь, когда же уже лёгкие рефлекторно сократятся и вдохнут спасительную воду, что болезненно избавит от ещё больших страданий.