Александр Кержаков - Лучший

Крестный рассказал об этом инциденте – но предложил не делать поспешных выводов – взять волосы с ее расчески и отдать их на соответствующий анализ – он показал высокую концентрацию наркотических веществ.

Мы встретились все вместе, и при крестном я сказал: «Екатерина, ты принимаешь наркотики». Поставил условие – либо ты лечишься, либо мы расстаемся. Ребенок с мамой наркоманкой – это ненормально. Она согласилась лечиться. Потом стала орать, психовать, пыталась выпрыгнуть из машины. Утром собрались, я ее отвез в клинику. Сделали анализы, провели обследование. Выяснилось, что зависимость многолетняя. Тогда мне стало совсем плохо.

Картинки начинали складываться в голове, я понимал происхождение бесконечной крови из носа, бессонницы, странных перепадов настроения – от эйфории до агрессии – и понимал также, что это начало конца.

Сыну на тот момент было 6 месяцев.

Следующие полгода я посвятил себя борьбе за ее выздоровление. Мне казалось, что хотя бы ради ребенка я должен попытаться. Наблюдался у психолога несколько раз в неделю, при этом сильно замкнулся в себе, загнал себя в угол.

Начинал понимать головой, что, даже если чудо и произойдет, вместе с ней быть я уже не смогу.

А в глубине души, конечно, продолжал надеяться.

Ситуаций, которые заставляли меня все больше убеждаться в том, что шансов на выздоровление нет, становилось все больше.

Пробыв какое-то время в клинике, она стала плакаться и проситься домой, увидеть сына. Просила перевести ее на амбулаторное лечение, обещала каждый день приезжать на осмотр к врачу. Врач, несмотря на то, что был настроен скептически, – оставил это решение за мной, под мою ответственность – я решил дать шанс.

Итог – спустя трое суток амбулаторного лечения все ее анализы вновь оказались положительными – медики подытожили, что за всю историю их многолетней практики так быстро не срывался еще никто.

Я вновь и вновь в ультимативной форме возвращал ее в больницу – все это время сын находился с няней – со своими родителями на тот момент я по-прежнему не общался, просто-напросто мне было стыдно.

В это же время я подал документы в суд на проживание ребенка со мной – мне казалось, что для нее это должно стать самой сильной мотивацией к выздоровлению. Она совершенно спокойно подписала эти документы, говоря мне о том, что все понимает и так будет правильно для всех.

Насильно в клинике никого держать не будут, и спустя некоторое время она выписалась из нее самостоятельно и переехала жить к своей бабушке. Не звонила мне и не писала, о сыне также не вспоминала. Мне стало ясно, что бороться со своим недугом она не собирается и ради этой зависимости готова отказаться от семьи – все произошло, в общем-то, так, как меня предостерегали врачи.

Разбирая ее вещи, которые остались в доме, я нашел в общем-то все, о чем мог косвенно догадываться, а в глубине души не хотел находить – и специальную трубку, где находился кокаин, и пустые тюбики из под кремов с фольгой на дне, заговоренную воду, и записки, распиханные чуть ли не в кажем укромном углу дома – заговоры на любовь, восхищение, поклонение и все в этом духе.

Стало просто страшно за себя – пошел к батюшке, причастился, исповедовался, стало легче намного. Я – верующий человек и не склонен верить в подобные происки – но иначе как колдовским наваждением эти два года своей жизни назвать не могу.

Посмотрел на все другими глазами, и ужаснулся собственной жизни.

Екатерина, с момента добровольного побега из клиники – не звонила и не объявлялась. Так продолжалось несколько месяцев. За это время я потихоньку стал приходить в себя, познакомил родителей с внуком, вернулся к общению с братом, с теми друзьями, с кем не общался целых два года.

Был момент, когда Игорю должен был исполнится год, на тот момент уже несколько месяцев от нее не было никаких проявлений. Я ей сказал, что она может просто сдать мочу, чтобы увидеть ребенка. Спросил: «Приедешь на день рождения?» Она: «Да, приеду». За три дня до праздника она звонит и говорит, что заболела, не успеет выздороветь ко дню рождения и не приедет.

Для меня все было предельно ясно и понятно – это ситуация не разрешится, я должен принять эту ответственность, взять воспитание своего ребенка на себя, потому что больше этого некому было бы сделать, – и жить дальше. С большой долей вероятности я расплачивался за годы бездумного легкомыслия – и я осознавал это так четко, как никогда.