Юрий Гичев - Нахальная калория. Как раскрутить свой базовый метаболизм

И когда наш предок несколько раз подряд сталкивался с такой энергетически насыщенной пищей, его мозг из суммы зрительных, обонятельных и вкусовых сигналов формировал ее индивидуальный профиль, на основе которого человек мог бы далее легко распознавать, что ему повезло найти «золотое дно», и съедать столько, сколько позволяют возможности пищеварительной системы, и даже больше.

Но для того чтобы заставить человека искать именно такую пищу, а в случае ее нахождения съедать сразу и полностью, даже невзирая на протесты пищеварительной системы, необходимо было придумать адекватную награду. И для этого наш мозг не поскупился на самую мощную и используемую лишь в крайних случаях систему активации центров первобытного и безусловного удовольствия. Эти центры находятся в головном мозге и реагируют на выброс опиоидных веществ и дофамина.

Чтобы понять, насколько сильно эти самые центры удовольствия могут управлять нашим поведением, достаточно сказать, что, например, опиоидные вещества, синтезируемые нашим организмом, имеют почти такое же химическое строение, как и мощнейшие наркотики морфиновой группы, и оказывают на организм практически такое же действие. К ним относятся всем известные эндорфины, а также другие вещества с говорящими названиями, такие как эндоморфины, динорфины и др.

И поскольку они способны вызвать настоящую наркотическую зависимость, наш организм использовал их крайне редко и только в самых необходимых ситуациях, связанных с выживанием человека. Например, в случае болевого шока, когда выброс внутренних наркотиков помогал справиться с болью и выжить. Или для стимуляции процессов сексуального влечения и спаривания, благодаря чему функция продолжения рода становилась приоритетной и крайне притягательной. Эти и другие подобные ситуации случались с нашими предками редко и нерегулярно, поэтому настоящей наркотической зависимости у них никогда не возникало, а мотивация при этом всегда оставалась очень высокой.

Поиск энергетически плотной пищи также всегда расценивался организмом как вопрос жизни и смерти, и поэтому подключение механизма наркотической мотивации в этом случае выглядит вполне оправданным. Тем более что вероятность нахождения такой пищи в природе была крайне низкой, а значит, и возможность развития зависимости от упомянутого наркотического стимула была практически нулевой.

Но когда среди монотонной, безвкусной и энергетически бедной пищи вдруг попадался продукт, который через активацию соответствующих вкусовых и обонятельных рецепторов, а потом и посредством сигналов о резком повышении уровня глюкозы или жиров в крови говорил нашему мозгу о своей высочайшей энергетической ценности, организм выбрасывал в кровь такое количество веществ наркотического действия, что человек запоминал это приятнейшее переживание навсегда и при малейшей возможности старался его повторить. Правда, следующего «подарка» нашим предкам приходилось ждать чаще всего очень и очень долго.

Именно это и объясняет тот парадокс, что современный человек, имея перед собой невероятно широкий выбор самых разных видов пищи, самых разных способов приготовления, самых разнообразных вкусовых сочетаний, выбирает, тем не менее, практически всегда одно и то же – сладкое и жирное, мучное и картофельное, приторное и газированное (см. таблицу 5). И происходит это независимо от страны или континента, национальности или расы.

Ведь в ответ на употребление совершенно банального хлеба с маслом или дешевого сладкого печенья мы получаем почти наркотическое удовольствие. Причем наркотическое оно не только потому, что здесь задействованы вещества наркотического действия, а еще и потому, что эта самая настоящая зависимость. И как и любая зависимость, она со временем теряет исходный гедонистический стимул и превращается в наипростейшее удовлетворение физиологического комфорта.

Точно так же, как и настоящие наркоманы, мы очень часто уже не испытываем никакого удовольствия от самой пищи и процесса еды и едим только потому, что через какое-то время это дарит нам ощущение «кайфа». То есть сама по себе пища для нас утрачивает какое-либо самостоятельное значение, теряет свою ценность как источник тонких вкусовых, обонятельных и прочих осознанных гастрономических переживаний. Вместо этого с какого-то момента она начинает делиться всего лишь на две категории: на ту, что приносит «кайф», и ту, что не дает «наркотического удовлетворения».