Мне кажется, в детстве такое – не то чтобы даже челлендж, а само по себе приз: идешь! как взрослый! ведешь себя! как взрослый! и с тобой! как со взрослым! – ну, словом, договор выгоден для всех сторон.
Да, именно. При этом мамин способ считаться «взрослым человеком» через уборку и другую помощь по дому меня совершенно не соблазнял. То есть не настолько мне хотелось быть на равных со взрослыми. Не любой ценой. Приключение для мужественных героев – да. Рутина – без меня, пожалуйста.
Ну так помощь по дому не давала никаких прав, а только была обязанностью. Понятно было, что это фикция, а не взрослость.
Мне, кстати, что-то условно приятное обещали и предлагали взамен, уже не помню, что именно. Не заинтересовало. Зато меня можно было посылать в магазины буквально с пяти лет. Вот это дело мне очень нравилось. Идти два квартала! Распоряжаться деньгами! Покупать, что сказали, не перепутав! Тащить тяжелую (очень условно тяжелую, но все-таки) сумку. О-о-о!
А я в детстве магазины ненавидела. Наверное, потому, что там никогда не было ничего нужного. А за газировкой и сладкими булками меня почему-то не посылали.
Ну, мы все-таки до моих девяти с половиной лет жили в Берлине. Это, скажем так, кое-что меняет.
О да. Примерно все.
Безопасная среда плюс отсутствие дефицита.
Мне бы тоже очень понравилось ходить за продуктами в Берлине!
Меня обычно посылали за хлебом, который внезапно забыли купить. Но к хлебу мог добавиться лук, например. Или морковка. Или еще какая-то нужная хрень в таком роде.
Вот она, совсем взрослая задача: пойти, купить, не перепутать, распорядиться деньгами, забрать себе сдачу (опционально).
Сдача – да, было такое дело. Расслабленные счастливой и сытой заграничной жизнью родители обычно разрешали мне положить сдачу в копилку. А иногда специально добавляли денег на шоколадку. Купить шоколадку означало выбрать между шоколадным зайцем и шоколадным автомобилем. Обычно почему-то были именно эти две опции. Мой выбор – автомобиль.
Потому что зайца жалко?
Бинго!
Мне зайца тоже всегда жалко было. Нам с сестрой покупали одного на двоих и разрезали пополам. Поперек. В ушах было больше шоколада, зато на жопе не было глаз.
У меня был метод: сразу отломать зайцу голову, чтобы он не мучился . Боже, что у некоторых детей творится в башке.
Мученья шоколадных зайцев!
Но отломать голову – тоже поступок, требующий безжалостности, а мне ее явно недоставало. Казнь шоколадного зайца сопровождалась душевными муками. Так что лучше уж автомобиль. Его совершенно точно не жалко.
Скажи спасибо, что шоколадные зайцы не оживали. Как шоколадные лягушки в Гарри Поттере.
Не оживали. Но они МОГЛИ.
Мне вот интересно: в какой момент шоколадные лягушки переставали прыгать – когда им голову откусываешь или когда что?
А разве в книге не разъясняется? Я просто не помню.
Нет.
Может, надо было заклинание сказать? Стоишь такой красивый с волшебной палочкой среди прыгающих шоколадных лягушек, вспоминаешь заклинание, а в памяти на этом месте провал!
В книге лягушка упрыгивает, а Дамблдор улыбается с фантика. На этом лягушки исчезают из повествования, и судьба их не проясняется никогда.
Видимо, в них воплотились души всех съеденных нами шоколадных зайцев.
Слушай, ну точно.
Наши шоколадные зайцы за мученичество получили души (как Русалочка в сказке Андерсена) и переродились шоколадными лягушками, которые имеют шанс удрать. Это называется «заметное улучшение кармы».
Удрать и собраться в стаю. И всем нам показать.
Ну вот. А потом лафа с шоколадными зайцами внезапно закончилась. В смысле наша берлинская жизнь. Добро пожаловать в реальный мир тотального дефицита, детка.
В тот мир, где меня никогда не посылали в магазин, потому что мама умела доставать продукты, а я – нет.
Но, кстати, именно тогда мое умение ходить по магазинам оказалось по-настоящему бесценным. Пока родители на работе, ребенок добывает ДЕФИЦИТ.
Добывать дефицит было довольно просто. Я имею в виду, для этого требовались не социальные связи и даже не бойкий ум, а только тело и время. Очень много свободного времени. И отчаянная готовность не слишком весело его провести. Штука в том, что в городе Одессе во второй половине семидесятых – начале восьмидесятых был магазин «Сыр». Один на весь миллионный город. Там, как несложно догадаться, продавался сыр. Обычно даже целых два сорта одновременно.
Ого!
Сорта варьировались. Никогда заранее не знаешь, что тебе сегодня продадут. Голландский, Российский, Костромской, какой-то еще. Самый невкусный был, кажется, Буковинский. Его все равно надо было покупать, если нет ничего другого, но с недовольным лицом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу