Мирослав Круц - Бублики в гуляше, или Повесть о том, как Оля и Слава в Будапеште дом покупали

Но Оле моей, когда она этот разговор про переезд завела, до мудрости ещё, как до Калифорнии было. И её русский характер сцепления со мной без внятной причины тоже не гарантировал. Поэтому я хотя и пожал плечами на её желание, но на заднем плане понимал, что это полумера, и что с Олей так закрыть вопрос не получится. Слова всё равно надо будет говорить. Много слов. И лучше их придумывать уже сейчас. Что, мол, в этом мире, Оля, не всё так просто. Что другая страна – это не только другой язык, законы и дальше по списку. Это ещё и другая ты и другой я. Куда бы мы с тобой ни поехали, мы перестанем быть теми, кто мы есть сейчас. Это я тебе со знанием дела говорю. У меня уже был опыт в Канаде. Заграница тебя выворачивает наизнанку. Плохо это или хорошо – вопрос другой, но всяких кризисов и ковыряний в себе у тебя там будет больше, чем ты хочешь. Подумай, или это тебе надо.

Подумай также, или это надо мне. Потому что я уже не тот гладиолус, что был, когда мы познакомились. У нас разница шестнадцать лет, если ты забыла. А это серьёзная цифра. В мои годы дядьки покоя хотят, а не переездов. Я покоя не хочу, но и скакать по странам и континентам тоже. Мне хорошо, потому что у меня есть ты. С кем жить мне важнее, чем где.

Так что, дорогая моя Оля, предлагаю, как говорит мой знакомый Фимка Берман, что ты не будешь давать мне своих неудобных вопросов, а я не буду давать тебе своих неудобных ответов. Вместо этого давай лучше искать удовольствие в обстоятельствах, где мы оказались в этот момент нашего времени – здесь и сейчас. Потому что так оно по-правильному и делается. Сначала ты ищешь счастья там, где ты есть, а не придумываешь себе идею-фикс за тридевять земель и не начинаешь мутить ею голову близкого человека. И только если найти не получается, тогда может быть…

В общем, да, надо было всё это как-то сказать словами. Но мне на ум пришёл Фимка Берман с его лампочками, и меня это с панталыку сбило. Лет за пять до этого разговора я как раз в Калифорнии и кантовался – с полгода примерно, у одних своих друзей. Они тогда мне, считай, убежище предоставили, пока я разгребал осколки своей прежней жизни, той самой канадской ну и заново себя сложить пытался. А Оля меня всё это время в Колпино ждала. Мы с ней уже друг друга знали, но женаты ещё не были, да и не особо понимали, будем ли вообще. Я, по крайней мере, точно не понимал. Про Олю не скажу. У неё на эту тему какая-то девичья грусть имелась, от которой я старался держаться подальше.

– Ты уже уехал, что ли? – услышал я Олин голос.

Я очнулся от своих мемуаров и посмотрел Оле в глаза. Сцепление в них пока ещё было. Не еврейское, конечно, а славянское, но это ладно. Газ тоже был. Хоть сейчас жми до упора. А вот тормозов я не увидел. Такая мне, видать, досталась модель. Не предусмотрено конструкцией.

– Я вернулся, – сказал я. – К тебе и навсегда.

Это была моя соломинка. Лирика, думаю, девичья грусть и всё такое. Вдруг сработает, и она одумается.

Я сложил в кулаке фигу.

– Хорошо, – сказала Оля. – С приездом.

Звук этих слов был, как выстрел из дуэльного пистолета. Я слушал, как он летит в мою сторону и надеялся, что промажет.

Но он не промазал. Бах! Вдарил в самую тютельку.

– Так ты мне скажешь что-то, чтобы я поняла или нет?

Из тютельки на камзол хлынула надежда. Кулак мой разжался и выпустил бесполезную фигу.

С лирикой на пистолет это вы лихо придумали, Александр Сергеич.

– Скажу, – сказал я. – Тебе туфли починить надо. За границу в таких не пустят. Где, ты говорила, жить хочешь?

На самом деле мой вопрос насчёт «где» был лишним. Я знал и где, и почему, и другие подробности, потому что они в этой истории с переездом с моей подачи и возникли. Ноги у них росли из книжки, про которую незадолго до этого я рассказал Оле, ну а она нашла её и сразу взялась читать. Написала книжку некая американская дама, то ли учительница то ли профессорша, которая из своей Америки переехала жить в итальянскую Тоскану. Переезд у неё был не в городскую квартиру, понятное дело, а в дом, к которому в придачу шли оливковые деревья, виноградник, колодец ну и прочее хозяйство. Находилось всё это добро в живописной местности, но было настолько старым, что без ремонта и вообще переустройства жить там было невозможно. Этим переустройством дама и занималась все двадцать или около того лет, что она там прожила, пока не написала про это книжку. Книжка имела успех, и через какое-то время по ней сняли кино. От ремонта в кино осталось не много, зато появилась любовь, и в прокате это пошло ему на пользу. Мы с Олей это кино тоже посмотрели. Любовь нам показалась так себе, а вот старый дом среди холмов действительно зацепил.