Пол Дю Нойер - Беседы с Маккартни

Линде нравилось выезжать за пределы Лондона и пробовать заблудиться. Помню, однажды мы отправились на запад и ехали, пока не добрались до сельской местности, пока не исчезли большие дома. Мы оставили машину и пошли гулять по лесам и полям. У меня есть фотографии, сделанные Линдой: я сижу на машине с гитарой и пою эту песню. Вот что такое «мы вдвоем отправились в никуда». Я не знаю, что такое «тратим жалованье, которое кто-то заработал тяжелым трудом», это просто строчка, она ничего особенного для меня не значит. Или там «сжигаем спички, поднимаем засовы», спичек и засовов у нас не было. Просто «мы вдвоем что-то делаем», вот так можно назвать эту песню.

Поскольку спели ее мы с Джоном, то, естественно, песню понимают как «а, вот что значит “мы вдвоем”». Я имел в виду прежде всего нас с Линдой. Но я спел ее с Джоном, и песня получилась про нас с ним.

Мне это нравится. Я могу написать песню, где поется: «Как хорошо сидеть в этой комнате с тобой», и это будет по-настоящему работать сейчас, что замечательно. Потому что слушатель будет думать [ мечтательно ]: «Ы-ы, он правда меня любит…» Песню можно будет применить здесь и сейчас. Но круто, когда с песней приходишь на сессию записи и смотришь на барабанщика: «Как хорошо быть в этой комнате с тобой». Песни – это волшебная вещь, они применимы к разным ситуациям. А потом кто-то будет слушать песню дома на CD, он будет сидеть с девушкой, посмотрит на нее, а тут как раз я пою: «Как хорошо быть в этой комнате с тобой».

Обожаю, когда песни снова и снова обретают смысл. Это волшебство.

Подобные дополнительные интерпретации или альтернативные значения чрезвычайно распространены в творчестве Маккартни. Считалось, что за Венерой и Марсом в Venus and Mars скрываются Линда и Пол, хотя он не переставая это отрицал. Между тем это сравнение все-таки работает. В песне Let It Be есть некоторая двусмысленность: следует ли это понимать как «все будет в порядке, не беспокойся чересчур», как он сказал интервьюеру Барри Майлзу в книге «Много лет спустя», или же здесь присутствует молитвенное значение «да будет так, пусть это произойдет», как он утверждал, комментируя исполнение этой песни на концерте Live Aid? Ободрение от матери, увиденной во сне, или общий призыв к действию? Каждый понимает, как подсказывает ему сердце.

С точки зрения Пола Маккартни, это и есть «волшебство». Это слово, к которому он прибегает всякий раз. В 1979 г., когда я впервые с ним говорил, он следующим образом объяснял, что́ побуждает его к написанию песен: «В детстве, когда я с кем-то ссорился и расстраивался, я уходил подальше и брался за гитару. Она помогает выпустить пар и служит опорой. Я до сих пор отдыхаю душой, когда сочиняю песни. В этом есть какое-то волшебство».

Ну что ж, горшочек с золотом оно ему точно принесло. Давайте теперь рассмотрим это волшебство более подробно.

Если движущей силой успеха «Битлз», по всей видимости, было соавторство Леннона и Маккартни, звукозаписывающая компания подписала контракт с группой совсем не благодаря ему. В их истории кажется трогательным тот факт, что Брайан Эпстайн выказал им столько доверия в то время, когда они успели написать от силы горстку песен, да и те не шедевры. Джордж Мартин из EMI также открыл им объятия, не подозревая, что они способны создавать оригинальный материал, да еще и такого качества, что войдет в историю.

Однако же в них с самого начала присутствовал коммерческий инстинкт. Когда в 1973 г. Пола ограбили в Нигерии, он утратил кассеты с демозаписями, предназначавшимися для альбома Band on the Run . Это был кошмарный инцидент, однако благодаря ему Пол вспомнил о том, чему его еще в юности научила практика сочинения песен. Чтобы создать музыку, которая запомнится людям, нужно, чтобы сначала он сам посчитал ее запоминающейся:

Мне пришлось напомнить себе, что, когда мы с Джоном только начали писать песни, не было никаких кассетных магнитофонов. Существовали огромные зеленые бандуры с мерцающим глазком, но у нас такого не было. Так что нам приходилось запоминать все, что мы сочиняли. Сегодня мне в это трудно поверить. Мы говорили себе: «Что, если мы забудем?» И единственным ответом было: «Ну мы же не забудем, правда?»

И у нас появилась такая теория: если мы сами не можем это запомнить, то чего ожидать от остальных? Так что нам приходилось писать песни, которые мы были в состоянии запомнить. Если задуматься, то это оказывает большое влияние на твое творчество. Мы не могли вставить в песню что-то, что невозможно запомнить.