Пол Дю Нойер - Беседы с Маккартни

Но даже Пол Маккартни не может вечно ездить с гастролями. Еще в 1989 г., когда у него впереди были десятки лет концертов, этот вопрос задавали чаще всего.

Все спрашивают: «Это ваше последнее турне, Пол?» Я говорю: «Слушайте, ребята, допустим, мы “почетного возраста”, как говорил мой папа, то есть почтенного возраста…» Они, конечно, думают, что это мои последние гастроли, последние гастроли «Роллинг стоунз», «Ху». «Сколько еще они смогут ездить с концертами?» На самом деле до нашего турне я и сам об этом немного беспокоился. Но в процессе я начал думать: «Господи Иисусе, да я с каждым днем чувствую себя все лучше». Улучшается выносливость, ведь получается, что каждый вечер у тебя два часа тренировки, так что и бегать по утрам не надо. У тебя физические нагрузки, в этом никаких сомнений. А когда мы наладили ритм концертов, даже казалось, что стало проще.

Иногда меня обвиняют в безрассудстве: «Зачем тебе гастролировать? У тебя же репутация сложилась еще в “Битлз”, зачем ее портить? Чувак, брось, уйди на пенсию, свали куда-нибудь далече». Но я слишком это люблю. Получается, что я ради удовольствия иду на риск.

Я лично намерен гастролировать до последнего. Есть соблазн объявить, что прощаешься с публикой, и тогда все придут на концерт – так поступают многие исполнители. Но я никогда не думаю, что еду в прощальные гастроли. Я всегда говорил, что в девяносто меня будут в кресле выкатывать на сцену. И не исключено, что это ужасное предсказание сбудется.

Ты стареешь, но не задумываешься об этом. Во всяком случае я точно не задумываюсь. Я до сих пор полон энтузиазма и энергии, слава богу. Это большое счастье, что мне до сих пор это нравится и я до сих пор в состоянии этим заниматься. Моей первой песней на «Концерте в поддержку Нью-Йорка» была I’m Down. Я ничего тогда не подумал, и только потом понял, что записал ее добрых тридцать лет назад – а спел ее в той же тональности! И ни разу не медленнее! То есть, я думал, что придется сказать себе: «Не-не-не, помедленнее и пониже».

Просто я не сомневаюсь, что буду в состоянии это сделать. Возможно, в этом есть какая-то тайна – говорят же о силе позитивного мышления. Может, я дурак, раз думаю, что смогу, но я все равно в это верю.

Новый концерт в новом городе, снова широкая прерия [77]машущих рук, по которым гуляют лучи прожектора, и рев тысячи глоток, сливающийся в один счастливый аккорд. Пол Маккартни вышел на сцену.

Может быть, весь его мир – сцена? Говорят же, что весь мир – театр.

Я всегда чувствую себя так, будто играю живьем, даже если пластинку записываю. Для меня это практически одно и то же. Я не делаю различий между концертами и альбомами, видео, исполнением какой угодно музыки.

Мне всегда нравилось играть перед публикой, и ничто это не заменит. Мне важны реакция, аплодисменты, признание коллег и все такое, понимаешь? И всякие мелочи – например, ты шутишь, а они понимают шутку. Если в публике есть фанаты «Битлз», то можно сказать что-то непонятное, например, «клюквенный соус…» [слова, которые бормочет Леннон в песне Strawberry Fields Forever], и они это схватывают и кричат: «Хей-й-й!» В то время как с другой публикой нужно думать о смысле.

Если все хорошо, то между группой и публикой устанавливается связь. И мне часто везло в этом смысле, начиная с самых ранних дней «Битлз». Как только тедди-бои перестали швыряться в нас монетками. Но мы их просто подбирали, так что они перестали.

Ему случалось играть на самых больших концертных площадках мира. Но для Маккартни это по существу то же ремесло, которому он когда-то научился в маленьких клубах Севера Англии. «Ого, вас сегодня так много!» – запросто скажет он стадиону на Среднем Западе США, как будто выступает в Королевском клубе британского легиона [78]в Ланкашире в 1953 г.

Где бы он ни выступал, среди зрителей всегда есть люди, которые едва верят в то, что это происходит на самом деле. Но не они одни испытывают это чувство. Когда Пол делится своими впечатлениями, возникает ощущение, что в нем сидит ребенок и с удивлением глазеет на это невероятное будущее. Вот Маккартни играет для королевы в Букингемском дворце или поет серенады растроганным русским на Красной площади. Иногда он представляет себе, что́ сказал бы его отец, если бы услышал обо всем этом в те давние времена.