Роберт Мальков - Остров бабочек

Я оглядел пассажиров автобуса. Кроме меня и прилежных работяг с заскорузлыми руками и печатью вечной заботы на лицах в салоне находилась парочка влюблённых, белобрысая длинноногая девица и коренастый ниже её на полголовы пацан. Парочка предпочла не садиться, а стоять в середине, демонстративно обнимаясь, чем вызывала осуждающие взоры пассажиров. В их глазах так и читалось: парочка! – баран да ярочка. А чего их осуждать? Они же ещё молодые. Что с них взять? Сейчас у них праздник. Будни впереди. Пускай целуются-обнимаются, лишь бы землю предков любили. Да. У них всё впереди. А у меня позади?! Я вроде ещё мхом не оброс. Только будни у меня или праздник? Я тоже типа влюблённого. У меня тоже, если так можно выразиться, семь воскресений на недели. Ку-ку! Не пора бы утихомириться, вертопрах? Семейному человеку по статусу не положено влюбляться. Он обязан вкалывать с утра до ночи на благо семейного бюджета. Да ладно. Раскаркался! Что уж я на себя так наговариваю? Всё-таки не последний отщепенец. Некоторую ответственность перед семьёй имею. И кроме школы дополнительный заработок у меня есть. И хоть зовусь Дионисом, не скачу постоянно с праздными фавнами по лугам.

Я поглядел в окно с пробегающими лугами, где на горизонте зеленели сосновые леса. За дренажной канавой, обросшей по краю дудками разлапистого борщевика, стояли три кривые (покляпые) берёзы с шапками грачиных гнёзд. Над полями с тремя старыми бесхозными сенокосилками и двумя сеялками парили чайки и чибисы. Патриархальная святость. Вот уже и фонарные столбы закончились. Значит, на следующей остановке я выхожу. Сколько там на моих курантах?..

Как только дым автобусной гари растаял за спиной, я, ещё стоящий на обочине шоссе, глубоко вдохнул. Грудная клетка отрадно расширилась, ноздри затрепетали. Вот оно благотворное воздействие природы! Вместе со мою сошли две ягодницы, пожилые женщины, в платках и с бидонами. Громко говоря, что земляника в нынешнем году рано начала зреть, они перешли шоссе, с редко пробегающими автомобилями, и направились в сторону Острова бабочек . Я, повесив чемоданчик на плечо, неспешно поплёлся за ними.

… Ирина, ни дать ни взять, тургеневская героиня, сидела на подветренном месте в том же красном в белый горошек платье и с той же вплетённую в волосы голубой лентой и, кусая тростинку, читала книгу. Видимо, обладая боковым зрением (точно, бабочка!) она увидела меня ещё издалека и, мнилось, не выказывала удивления. Как будто, так и должно было произойти: что я должен был приехать не в субботу, а уже сегодня, во вторник. Когда я, еле сдерживая не то страх, не то радость, подошёл к ней, она блеснула на меня синими сквозь блескучие стёкла глазами и совершенно спокойным голосом сказала:

– Хм. Представляете, я загадала желания, если вы придёте сегодня, то я, пожалуй, подружусь с вами. А если не придёте, то, значит, не судьба. Такая вот я легкомысленная штучка… Только что вы всё стоите? Ждёте моего приглашения? Ради бога, без церемоний. Мы же ведь находимся среди природы. А она отменяет условности этикета Китая эпохи Царства Тан. Слыхали о таком?

Я смирно сел рядом с ней, не смея заговорить, будто меня околдовали. Образовавшийся комок в горле не проглатывался. Ирина закрыла книгу и сложила её себе на колени. Это был роман модного Виктора Пелевина «Священная книга оборотня». Она опять серьёзно взглянула на меня и сказала:

– Только дружить. И не более того. Слышите?

И она покрутила из стороны в сторону указательным пальцем с небольшим ногтем. Но в её глазах я усмотрел еле уловимую смешинку, или мне это только показалось?

– Ну? Что же вы молчите? Или думаете, дружба с женщиной невозможна? Уверяю вас, возможна. Особенно когда ей хочется с пользой провести время отпуска. Вы как раз тот человек, который может меня занять.

Немого похоже на капризного ребёнка. Но я продолжал молчать. Всё никак не мог проглотить комок. Из-за этого, наверно, я имел преглупый вид, но я ничего с собой поделать не мог. Я был парализован её обаянием. Её прекрасные глаза излучали свет, розовые ноздри тонко вздрагивали, серёжки с мелкими камешками в полуоткрытых ушах кокетливо блестели, а линия подогнутых коленей была так грациозна, что невольно казалось, что её прочертил итальянский карандаш. Спокойствие, которая эта молодая женщина распространяла вокруг себя, надёжно, словно панцирь, защищало её от всяких эмоциональных порывов извне, порывов, которые, между прочим, она же и порождала. Опять фиалка гарцует в забрале, Заимствуя нимбы у святости. Кажется, строка Андрея Зотова.