Мне жаль, что на всех фотографиях она с покрытой головой, потому что я помню ее другой, домашней, какой ее не видел никто из посторонних. В последнее время она сильно располнела, судя по фото, и возраст начал давить ей на плечи, она все еще выглядит сильной, но она уже не идет вперед. Она просто ждет, что же с ней случится дальше. А ведь я помню ее совсем другой. Когда я еще жил в родительском доме, я занимался стиркой. И я помню, что однажды в ворохе грязного белья я нашел пояс для чулок и сами чулки. Невероятное открытие! Конечно, я знал, что мои родители занимаются сексом, я даже знал, где они хранят презервативы, но найти такое! Я не решился их примерить, я просто не знал, как. Так странно представлять себе собственную мать, которая пытается быть кокетливой и желанной для моего отца! Никакого другого мужчины она не знала, он взял ее замуж, когда ей было шестнадцать, и с тех пор они всегда были вместе. С каждым годом она становилась все ворчливее, а ее религиозность приближалась к фанатизму. Но иногда она была и другой, простой, милой, готовящей для всех сладкие пироги и потихоньку подсовывающей мне один попробовать, хотя остальные должны были ждать до конца ужина.
Я давно уже не ездил повидать ее. Сама она никогда не покидала Марокко и пришла бы в ужас от мысли о поездке во Францию, где женщины позволяют свободно гулять с непокрытой головой и голыми ногами. Она говорила так, словно в Марокко таких женщин не было. Но в Марокко она могла осуждать их громко, не стесняясь. В другой стране она бы себе такого позволить не смогла, моя бедная мама, для которой критика других – одна из радостей жизни. Она так хочет быть хорошей мусульманкой, что иногда я спрашиваю себя, не упрекает ли она сама себя за простые удовольствия вроде просмотра сериала или вкусной еды.
Она настолько старается быть правильной, что не допускает и мысли о том, что ее мнение может быть неправильным. Я отдалился от нее, и все, о чем мы говорим, – это рецепты, новости из жизни многочисленной родни и очередные финансовые безумства моего отца. Последнее – неприятная тема, после которой она обычно просит денег, чтобы погасить очередной кредит, не уставая повторять, что это мой сыновний долг. А потом она идет работать и работает порой по четырнадцать часов, готовя многочисленные блюда для своих клиентов. Даже сейчас, когда она уже немолода, она не дает себе отдохнуть. Но моя мама не виновата в том, что я такой. Я могу упрекнуть ее в черствости, в странном понимании семейных ценностей, в нежелании принять Ратху в нашу семью, но не в этом, не в этом…
Воспоминания, воспоминания, сейчас у меня больше нет ничего, кроме воспоминаний. Передо мной определенный срок – тридцать дней, чтобы рассказать о себе. И сегодняшний день я посвятил поискам отправной точки.
Что ж, возможно, все началось с момента рождения… Что-то пошло не так с гормонами, или с чем-то еще… Мне больше нравится думать, что Бог создал меня таким, что он создал такой мою душу. Однажды я понял, что я не мужчина, но и женщиной я не ощущал. Мне казалось, во мне есть и то, и другое. Сложно сразу найти слово для того, чего вокруг тебя просто нет, о чем не говорят, что считают грехом. Уже потом я нашел целую гендерную классификацию, но боже мой, я пишу не для того, чтобы обсуждать уместность терминов.
Я встречал людей, которые называют себя небинарными, чтобы подчеркнуть, что они против деления строго на две группы: мужчин и женщин. Они не хотят просто сменить пол и стать вместо женщины мужчиной или наоборот. Они не могут определить свой пол или ощущают оба пола.
Чаще всего нас, таких как я, называют трансгендерами. В этом слове есть идея перехода от одного пола к другому, навсегда или временно. Я тоже часто так себя идентифицирую.
Но больше всего мне нравится слово «андрогин», потому что в нем есть и мужчина, и женщина. Так я называю себя, я, траснсгендер, квир, гендерфлюид, андрогин.
«Извращенец», – сказала мне Момо, когда я робко попытался просто намекнуть ей, кто я есть. Я приготовил себе все пути к отступлению. Я сказал примерно так: «Ты знаешь, ха-ха, ты умрешь со смеху, я пару раз переодевался в женскую одежду, представляешь, ха-ха!» На что я надеялся? Я же знал ее прекрасно, мы встречались к тому времени уже целый год. Если она приходила ко мне, мы занимались сексом, иногда болтали о пустяках, пили пиво, но я никогда не позволял ей оставаться у себя ночевать. И если я шел к ней, я старался вернуться спать к себе. Мы встречались примерно два раза в неделю, и уже через три месяца таких встреч у меня сложилось стойкое ощущение, что мы спим друг с другом, как автоматы. Я использовал ее, как резиновую куклу из сексшопа, а она приходила ко мне, потому что так ей было удобно. Я не был даже добр с нею. Когда она делала свои колкие замечания, а делала она их постоянно, я не сдерживался в ответах. Мне было все равно, ранят ли ее мои слова, а ей было все равно, что я думаю о ней.
Читать дальше