Дарья Фиалкова - Цугцванг. Два королевства

Иосмерийцы все как один умели задеть за живое.

– Я хотел бы услышать подтверждение того, что мои доводы были восприняты, – хладнокровно продолжил Бертран. – Достаточно кивка, зная вашу твердолобость, думаю, на большее вы не способны.

Хаук искренне хотел бы послать его в Бездну или даже убить, но вместо этого заставил себя через силу кивнуть. Маркиз назвал бы это маленьким шагом к победе, но Хаук считал, что его раз за разом берут измором.

Бертран ничем не выдал своего ликования, лишь добавил:

– Это я помог Оливье выбить для вас больше свободы, Арнбранд, не смог устоять перед его уговорами. А ведь я скорее заставил бы вас гнить в этой комнате заживо, чем одаривать обществом короля или членов Совета. Так что помните свое место и будьте благодарны.

Бертран ничего не добавил, даже не кивнул на прощание, и вышел.

Слуги принесли костюм через несколько часов.

К тому времени Хаук успел уже принять ванну и побриться. Затем следовало растирание специальным лосьоном и массаж, но в этот раз Хаук был на взводе, поэтому не мог спокойно сидеть. Слуга, сгребая со стола свои склянки и бритвенные принадлежности, поспешил закончить и быстро выбежать прочь.

– Я помешал? – спросил Оливье, стоя у двери как раз, когда Хаук скинул простынь и собирался надеть белье. Нагота была привычной частью жизни в военных лагерях, поэтому Хаук не спешил прикрыться, о чем и пожалел, когда Оливье начал осматривать его с явным интересом. – У вас столько шрамов, вас секли?

– В детстве, – неохотно ответил Хаук, когда закончил с одеванием.

– Бездна! Ваш отец? – изумился Оливье, с явным неодобрением.

– Нет, мой брат решил, что это будет забавно. Он использовал лошадиный кнут.

– Подонок!

– Нет. Он был честен, – Хаук не хотел жалости к себе, не переносил ее с самого детства. – Риг всегда ревновал ко мне и не считал необходимым это скрывать, и чем добрее был отец, тем жестче становился брат.

– Ваш отец человек сомнительных качеств, но я рад слышать, что он был добр к вам.

– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?

Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.

– О чем вы, Арнбранд?

– Вы ведь его фаворит.

Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.

– Ошибаетесь, я его любовник вот уже пять лет. И, прежде чем вы зададите следующий вопрос, а я уверен с вашим тхиенским воспитанием вы не видите разницы. Фавориты – однодневки, отгорающие как эта свеча. Привлечь омегу – это одно, а вот удержать совсем другое, – он выдавал фразы порционно и неспешно, словно взвешивал каждое слово по фунтам. – Быть любовниками здесь – при дворе и именовать себя так – это не просто пустые слова. Между мной и Шарлем есть определенная связь, которая не может быть разрушена влиянием мимолетного фаворита. Как пример, скажу, что король Бастиль не заводит любовников, все его пассии, как Антуан – никчемные крикливые мальчики, не стоящие даже взгляда. И это его сознательный выбор. Вы же, Арнбранд, из другого теста, но я все равно не ревную. Видите? Потому что я не против вас и даже очарован.

Хаук нахмурился.

– Очарованы?

– Да. И немного заинтригован, – ласково улыбнулся Оливье, не оставляя сомнений в посыле своих слов.

– Неужели при дворе подобное может быть в порядке вещей?

– Ну, а кто же ограничивает, кроме нас самих? Может, в Тхиене кому-то и нравится жить по строгим правилам, но Тхиен, к счастью, далеко отсюда. Вы мне нравитесь, Арнбранд, ваша сила, то как стойко вы держитесь, хотя происходящее чаще всего ставит вас в тупик. Как вы пошли на уступки, ради ваших людей… Это многого стоит.

Хаук вспыхнул, не в силах справиться с отголосками старого унижения.

– Нет чести в том, чтобы попрать свои принципы. И я ненавижу Бастиля за это, как и за многое другое.

Оливье почувствовал его слабость и приблизился, касаясь локтя.

– Арнбранд… Я вижу в вас гораздо больше королевского, чем даже в нем. Вы, как и ваш отец – принц Валентин – не должны были стать вторыми. Пусть эта мысль ведет вас.

Хаук радовался тому, что маркиз открыл ему карты. Не будь этого, вряд ли бы он понял тонкую игру, которую Оливье провел с ним. Они выверили каждый ход – ненависть к Бастилю, его место в тени трона в Тхиене и даже приправили блюдо тонкой лестью. Оставалось дело за малым, и Хаук едва не вскрикнул, когда Оливье встал на цыпочки, награждая его поцелуем в губы.

Никакой пошлости или давления, лишь сухое касание, но весьма красноречивое. И это было ничуть не забавно! Хаук едва не ударил его, сжимая кулаки с такой силой, что, казалось, никаких нервов не хватит.