Катарина Бовино - Умник и Хулиган. Закрыться в аудитории

– Сижу где хочу, – огрызнулся Савва.

– Что за обиды? Тебе три?

– Двадцать три!

– Серьезно? – удивился я.

Двадцать три было мне, потому что я уже третий раз поступал в универ и вылетал из него. Так что мои одногруппники обычно были младше.

– Нет, – сдался Савва. – Двадцать. Но это к происходящему отношения не имеет. Так, что, отсядешь?

– Нет, – заявил я, а потом показал Савве понятно какой жест.

– Сам туда сходи, – все-таки посоветовал он мне, хотя в кладовке пообещал не создавать двусмысленностей, а потом поднялся, сграбастал все свои учебники и супераккуратные конспекты и пересел на ряд ниже.

Я остался осмыслять тот факт, что больше всего после этой стычки мне хотелось получить ответы на следующие вопросы: предлагал ли мне Савва сходить на свой хер или все-таки на чужой? И был ли у меня шанс, если я очень постараюсь, уговорить его поменяться местами? Думаю, у меня бы лучше вышло быть сверху.

– Что ты знаешь о Шестакове Марке? – осторожно спросил я у Ксю.

– Учится он не очень хорошо, – ответила моя подруга, и я едва удержался от того, чтобы не фыркнуть.

Ксюша была самым странным человеком из всех, кого мне доводилось встречать, а людей она оценивала исходя из того, хорошо они учились или нет. Меня Ксю, соответственно, считала человеком хорошим. Мне это льстило, хотя я и не придавал такого уж значения тому, насколько успешно люди проходили квесты под названием “обучение в единственном более-менее адекватном универе в городе, но все равно очень среднем”.

– А еще ты что-то о нем знаешь? – уточнил я.

– Например, что?

Мы на пару шагов продвинулись в очереди, приближаясь к заветной стойке с салатами. Потом шло горячее и в конце пути можно было попросить сэндвич и кофе. В прошлом году в универе начали делать шаурму, но после нескольких сильных отравлений инициативу свернули.

– Не знаю, – пробормотал я. – С кем он встречался?

Ксю ожидаемо пожала плечами.

– Может, с кем общается?

– Со всеми, наверное. Зачем тебе?

Ответить было сложно. Если рассудить здраво, то никакая информация про Шестакова мне не была нужна. Более того, я бы предпочел и вовсе забыть о том, что он существует. Но ничего не получалось. Помните тот вечер, когда я, пытаясь справиться с панической атакой, заперся в кладовке, а Марк ввалился ко мне? В итоге мне стало совсем плохо, я вытолкал его обратно в коридор, а потом сбежал на улицу.

Сначала я думал, что он мне как-то отомстит за это. Не то чтобы я готовился к тому, что меня будут бить. Но мокнут пару раз головой в снег – вполне возможно. Однако в субботу мы с Марком больше не столкнулись, и я слегка расслабился. Но ненадолго. В воскресенье меня посетила новая паническая мысль: что если он решит всем сказать, что я гей?

Ситуация вышла бы ужасной со всех сторон. Во-первых, я не был геем. То есть, я никогда так не думал о себе. Мне не нравились парни. У меня стояло на девушек. И то, что у меня не было никаких отношений, еще ничего не значило. В конце концов, много у кого нет отношений. Особенно у тех, кто занят учебой и ходит в библиотеку, а не в спортзал. В голове мелькнула предательская мысль, что даже для ботаника до двадцати не обзавестись никаким опытом – это странненько. Эту мысль я решил гнать прочь. К тому же быть странным – это еще не значит быть геем. Мало ли какие у меня проблемы. Во-вторых, был я геем или нет, это определенно был не тот вопрос, который имело смысл выяснять в городе, где я жил. Тут нужно быть гетеросексуальным, чего бы мне это ни стоило.

Но у меня на него встало.

Не на него, конечно. Просто я был в этом кошмарном состоянии. Слишком взбудоражен, слишком напуган. Не мог справиться со своими эмоциями. К Шестакову это все не имело никакого отношения. Но когда он завалился ко мне в кладовку, прижался такой теплый и наглый, что-то пошло не так, и мой организм выдал вот такую реакцию. Которая. Ничего. Не значила.

К вечеру воскресения я накрутил себя настолько, что долго не мог уснуть. Я пытался понять, что делать дальше. Вот, положим, Шестаков скажет, что я домогался до него в кладовке. Я не домогался, но сказать-то можно что угодно, верно? Я скажу, что он врет. Его слово против моего. И кому поверят? У Шестакова, как он сказал, была бывшая. А у меня не было. То есть, ему свой интерес к женскому полу будет подтвердить куда проще, чем мне. Правда, у меня была Ксюша, и многие считали, что мы встречаемся. Но Ксю, ясное дело, будет все отрицать. Около трех ночи я сдался и написал ей сообщение.