Новруз Миронов - Исповедь

Вещие, вещие стены как дорога мне ваша Бастилия!

«Одиночество… Старение… Смерть», какая неминуемо приближающаяся тройка гнедых лошадей. Как это ни прискорбно, ни одну из них не способен обуздать человек.

Есть вещи, служащие явной верной порукой терзающемуся сердцу. К примеру, как фотографии, портреты или же, в конце концов, небрежные грифельные наброски дорогих тебе людей, воскрешающие в памяти полную цветовую палитру былых ощущений и чувств. Но не воспрещается учесть и тех, кто обделён и данной благостной возможностью. Жалкое стечение обстоятельств, отобравшее у меня источник постоянства памяти.

Память не безмолвствуй! Мне ненаглядно дорого звучанье твоих затрагиваемых струн.

Я и позабыл упомянуть, что меня даже не снабдили матовыми бумажными фотоснимками, которые хоть и неубедительно, но сберегали бы мою необходимость в родителях. Вследствие этого всё, что я мог удержать на холодных ладонях, не давая воли так это верно-преданную мне зазнобу память. В ней одной берёгся кладезь моей назойливо-неотвязной ностальгии.

Распрощавшись с сиротским пристанищем, я дал себе непреложный обет никогда не возвращаться к массовому причалу обездоленности. Но никогда не говори никогда. Это так верно, что вопреки всему разумеешь немощность принесённых тобою клятв и присяг. Силою динамичной подвижности мысли я завсегда возвращался к этим обетованным берегам, омываемые лазурными волнами сирых душ.

Я нередко пробуждался по ночам от безгласной тишины. Тосковал по приютскому храпу себе подобным. Природа и та не приемлет – тишины. Сия владычица играет всеми нотами минорных, мажорных гамм, меняя лишь тональность издаваемых звуков. Я скучал по всем и по всему. Но никогда не возвращайтесь в прошлое, оно колкое на ощупь. В моей памяти зияли все уголки, коридоры и этажи этого одичалого ковчега. Невозможно вымести из памяти, то, как мне зачастую приводилось, склонившись на правую сторону балюстрады, бережливо вслушиваться в шорох облетевшей и опавшей листвы и томительно находиться в ожидании долгожданного усыновления.

Многообещающее искушение так и не увенчалось успехом.

Осознавая всю тщетность умирающих надежд, я вознамерился получить профессиональный бакалавриат, пока являлся принадлежностью обеспечивающего меня прибежища, который в недальнем будущем отворит для меня горизонт на поступление в высшее учебное заведение.

Да я и не мог себе вообразить, что всё моё не предрешённое будущее предопределит один человек. Он переиначил все мои цели, планы, мечты. Он вторгся в моё неосязаемое пространство одним мановением своих чар. Было искажено моё близорукое воззрение на жизнь, были обесценены все условности моих иллюзорных принципов. С нещадной немилосердностью загнав меня как ягнёнка в беспроглядные дебри моих страхов, он высвободил меня из капкана дотлевающих чувств, заставив жеманно вкусить и изведать всю порочную страсть обветшалого мироздания.

Подобно вулканическому пламени он источал собою огни полыхающих надежд. Он влюблял своим присутствием целый небосвод подлунных обитателей. Столь беспечную жизнь, которой уподоблялся он, можно себе позволить только в детстве, да и то не каждому ребёнку.

Я уже упоминал, что видал его средь сотен случайных лиц. Блики моего фантома не лжесвидетельствовали против меня. Он был одним из плотоядных любителей сыров, впрочем, как и многие французы, несмотря на то, что и не являлся таковым. Но проживая во Франции, во всём чувствуешь привкус благородных сыров. Невозможно вычесть из памяти пред-полуденное солнце, которым был освещён его широкоплечий стан. И лучи что отражались в омуте его бездонных глаз, пробуждали нескрываемое упоение на лице говорившего с ним.

«Красного сухого вина и четверть сыра Rougette с красно-белой корочкой гарсон» были его первыми словами на пути нашей с ним павшей сломленной дружбы. А затем три изнеженных слога «Си-ву-пле»

«Какие вы предпочитаете сыры гарсон?», было его вопросом. «Ведь во Франции всё зависит от того какие вы предпочитаете сыры, ваши убеждения, принципы и даже ваша жалкая убогая жизнь», безапелляционно ответил он.

Да и вправду Франция может гордиться своим титулом «страна сыров». Ведь только здесь вам не хватит всех календарных дней для того чтобы испробовать все виды твёрдых и мягких благородных сыров, так как их количество превосходит число дней в календаре. И только здесь в застолье перед десертом вам подадут на блюде-подносе от десяти до пятнадцати видов сыра. Дабы не гневить французов, как правило, для перебивания вкуса всех других сыров, последним по очерёдности вам предстоит отведать сыр Рокфор (roquefort), которого Дидро провозгласил «королём сыров». Обладая таким титулом, о нём даже упоминается в эпосе о Карле Великом.