У Марго появился постоянный парень, и они часто сидели в нашей гостиной, смеялись, пили пиво. Мне этот парень не нравился, но я старательно пытался вписаться в их весёлую компанию – хотелось проводить время с сестрой и её взрослыми друзьями, чтобы самому притворяться взрослым. Когда Марго заболела, я пытался придушить придурка, которого счёл в этом виновным. Забрался в его дом ночью и накинулся на спящего.
Хотелось его убить, хотя он кричал, что никогда не делал этого без презервативов. Наверно, не врал, но тогда я бы ни за что не поверил. К счастью, его отец проснулся и оттащил меня от уже потерявшего сознание сына. Мне пришлось провести ту ночь в полицейском участке, а Марго в реанимации. В комнате наполненной такими же умирающими женщинами, мечтающими о спасении, но не имеющими ни малейшей возможности выжить.
Марго умерла в двадцать пятом. Отца и парня своей сестры я ненавидел ещё долго, но в двадцать шестом появилась новая теория, что заражение происходит не от полового контакта, болезнь давно была в воде и в пище, а мужчина мог стать катализатором. Это значило, что виновником смерти моей матери и Марго мог быть я сам. Подростком думать об этом было разрушительно. Слишком хрупким казался мой мир, и слишком быстро он рассыпался. По оценкам специалистов, почти восемьдесят процентов всех живущих женщин на тот момент погибло. Это был конец нашей цивилизации, конец нашей расы, и правительство решило создать новую.
Уверен, эксперименты велись уже давно, но, когда состояние человечества стало критичным, учёным пришлось начать тестировать вакцину на людях. Я видел по телевизору улыбающиеся пары – мужчины и женщины уверяли, что полностью здоровы и заразиться уже не могут, незначительные изменения в их организме смогли дать отпор болезни, и их существование подтверждало, что у нас есть шанс. К сожалению, никто из журналистов, освещавших эти темы, не уточнил – какие именно происходят изменения с организмами подопытных. Наверное, именно пришедшее после понимание, что самое важное от нас скрыли, подтолкнуло меня пойти учиться на журналистику.
К тому моменту, когда лекарство стали колоть на улице, начали умирать уже и мужчины. Правительство, наконец, признало, что понятия не имеет в чём причина изначального заражения, но вакцина действительно спасала. Наше лекарство согласились принять многие другие страны. Производство велось где-то в Леверкузене немецкой фармацевтической компанией Байер, и военные самолёты транспортировали термопакеты во все концы света. В той ситуации, казалось бы, о войнах забыли, все пытались помочь друг другу, пытались выжить, объединившись перед лицом общей беды. Но ровно до того момента как ситуация не стабилизировалась, а людям не сообщили – что с ними сделали.
Очереди перед военными медицинскими машинами напоминали времена холодной войны, когда рядом с Берлинской стеной выстраивались люди, желающие встретиться с родственниками по другую сторону. Холодные измученные взгляды прохожих не таили и грамма надежды, люди были испуганы и озлоблены. Улыбающиеся медбратья в военных униформах выглядели инородными в этой массе всеобщего уныния.
После вакцины мне три недели было плохо и тошно, постоянно рвало от жутких спазмов в желудке и кишечнике, безумно болела голова от обилия внезапно проявившихся запахов. Но к запахам привыкнуть было проще всего, остальные перемены казались непостижимыми и неприемлемыми. Мне было восемнадцать, когда я и мой отец получили укол. Отец чувствовал себя так же, и на этой почве мы немного сблизились. Не могу сказать, что помирились, но стали снова общаться и проводить время не как чужие люди.
В конце двадцать девятого года женщин осталось меньше десятой доли процента, из них детородного возраста меньше миллиона и около миллиона девочек до четырнадцати лет. Пожилых женщин было много, но толку от них уже никакого не было. Статистику я хорошо знаю, потому что в университете дополнительно посещал социологию и антропологию.
За десятилетие вымерло почти четыре миллиарда человек и, по средним подсчётам, если бы ничего не изменилось, через три поколения население Земли уменьшилось бы до десяти миллионов. На восстановление прежнего уровня населения могли уйти столетия, если это вообще было возможно. Но пока людей было три с половиной миллиарда, а с экранов телевизоров нам продолжали врать, что всё поправимо. Только улицы в городах были пусты, производство и промышленность остановлены, а сельское хозяйство почти перестало существовать. Земле нужны были люди, руки, мозги, привычное количество серой массы и основы экономики – потребителей. Меня приводили в ужас опустевшие школы, этнические кварталы, оккупированные бездомными псами, и закрытые, зарастающие мхом улицы. И моему слишком внимательному глазу казалось, что население Земли уничтожено.
Читать дальше