Саша Перкис - Мои предплечья сжёг рассвет

Сегодняшний разговор очень напомнил ту первую встречу. Василевс поднял глаза на Прохора, и тот заговорил:

– Надо выяснить, как здесь оказался Швед, мы с Макаром ненадолго поедем в город. Но если его ищут, нельзя, чтобы нашли здесь.

Швед у Стародаманских был непререкаемым авторитетом. Во время расследования Прохору удалось установить, что именно он занимался вербовкой "мальчиков" и "девочек", крышеванием квартир-борделей и точек на трассе. Также жестокие групповые изнасилования завербованных проходили под его чутким руководством. Однако прямых доказательств у Прохора не было. Он, как гончая, напавшая на след, сходил с ума, когда этот след внезапно оборвался. И вот теперь этот человек был у него в руках.

– Надо понять, кто и почему его здесь бросил, – Прохор поднялся и принялся расхаживать по кабинету, словно рассуждая с самим собой. – Будем надеяться, что выбор местности чисто случайный. Тогда у нас преимущество. Но кто бы это ни сделал, я уверен, его скоро будут искать, и нам нужно быть готовыми, – вынырнув из своих размышлений, он обратился к кузнецу. – Василёк, ты пока тут пригляди. Хочешь, свяжи его. Даже лучше связать.

Прохор зловеще усмехнулся и кивнул Феофанычу, давая понять, что готов выезжать.

Артём стоял в конюшне, прислонившись спиной к стене у двери. Он весь напрягся, как оголенный нерв. Внутри бурлил дикий коктейль из чувств, в которых было так трудно разобраться. Но у всех этих эмоций был один катализатор – Василевс.

Психолог советовала представлять ситуации со стороны других людей, чтобы понять их чувства или реакцию. Регулярные упражнения не прошли даром. В голове запустился анализ от лица Василевса. Парень увидел, как развратно сажает Дёму к себе на колени и целует его перед незнакомым мужчиной. И на этот раз игра не показалось ему невинной, не принесла желаемого обжигающего удовольствия. Он словно впустил чужака в святая святых, опорочил их с братом близость взглядами и мыслями постороннего.

Тёма задыхался. Тяжёлое чувства стыда, казалось, могло раздавить его. Он чувствовал себя таким грязным и виноватым перед Василевсом, перед Дёмой, перед собой, что было тошно. Парень выбежал из конюшни, как был, без куртки. Желудок скрутило. Обогнув постройку, Артём упал прямо в снег, и его вырвало. Отплёвываясь от рвоты, он тяжело вздыхал и исступлённо утирался пригоршнями колких льдинок. Во дворе было тихо, но внутри клокотало.

Немного успокоившись, Артём отполз в сторону от дымящейся ямки, сел, привалившись к другому сугробу, глубоко вздохнул и спросил себя, почему сердится на Василевса. Поводив глазами по блёклому зимнему небу, он нашёл ответ.

– Он не виноват, что я блядь, – и, замахнувшись, Тёма ударил себя по лицу.

Это осознание наполнило его такой безысходной горечью, что парень так и остался сидеть в сугробе, невзирая на холод. Он снова зачерпнул снега, чтобы сбить привкус рвоты. Губы знакомо онемели, как в детстве, когда они с Дёмой ели снег и сосульки. Тёма забылся воспоминаниями о том беззаботном времени, о матери.

Это была очень красивая женщина с длинными в пояс льняными волосами и белоснежными ресницами, которые оба ребёнка унаследовали. Мелкими близнецов было не отличить. Мама ласково называла их "зёрнышками" и приговаривала "кто мальчик, кто девочка не разобрать". Однажды она надела на Тёму платье, а на Диану шорты, и об ошибке узнала только вечером, когда стала купать их. Мама смеялась, и близнецам понравилась игра. Они часто переодевались и договаривались, что выполнят задание, если никто в течение целого дня не поймёт подмены. Не могли догадаться ни дети во дворе, ни воспитатели в саду, ни мама.

Позже они часто разговаривали с братом, пытаясь понять, что тогда случилось. Единственное, что они помнили – это как отца арестовали, вероятно, за распространение наркотиков. Дома резко не стало денег, и мама сама отвезла их в приют, сказав, что это летний лагерь. А потом спустя несколько лет они узнали, что её больше нет. Нет квартиры, нет ничего.

В детдоме от обрушившегося на них горя, от казённой атмосферы необжитых комнат, где всегда царит идеальный порядок, но всё словно покрыто налётом хозяйственного мыла, от злых бандитских правил среди детей они укрылись друг в друге. Тогда вернулась детская игра в переодевание. Когда ради забавы, когда чтобы защитить Диану от нападок других детей, они менялись одеждой. Со временем Диане всё труднее становилось выходить из этой игры. Если они были вдвоём, она просила называть её Дёмой.