Саша Перкис - Мои предплечья сжёг рассвет

Спальня у Макара была статусной. Массивная тёмного дерева двуспальная кровать с балдахином занимала большую часть пространства. Перед ней брошена медвежья шкура. Вместо камина, который привычно было видеть в таком интерьере, в углу стоял комод и мини-бар. Макар грустно притулился на край разобранной и, видимо, ещё совсем тёплой постели, и выжидательно посмотрел на друга.

– Пошёл я сегодня на охоту… – начал Прохор, щуря блестящим лукавым глазом в окно, остановился и метнул быстрый взгляд на Макара, почесав, обозначившееся под толстовкой брюшко.

– Ну и? – с нетерпением потребовал тот, подумав вдруг, что пока Виталий не переоделся, можно ещё взять его горяченьким, если поторопиться.

Но у его собеседника были другие планы.

– За рябчиками, – с расстановкой произнес Прохор и снова сделал ненавистную паузу. Макар знал, стоит сейчас проявить нетерпение, всё затянется до обеда, поэтому стиснул зубы, зло глядя на мучителя. – Снял первого прямо на опушке. Второго, – он почесал небритый подбородок в задумчивости. – Второго уже у ручья.

– Бога ради, Прохор! – взмолился Макар. – Я знаю, что тебе было нужно шесть рябчиков!

– Эх, не цените вы меня! – в притворной обиде егерь взмахнул рукой и отвернулся, прикусывая губу, чтобы не выдать улыбку.

– Прохор, ну что ты хочешь?! – Макар вскочил, насупился и принялся мерить комнату шагами.

– Ну, хорошо, шесть рябчиков, – уступил Прохор. – И тут из лунки вышагивает седьмой!

Он изобразил на лице крайний восторг и обернулся к Макару. Тот взвыл.

– Дослушай, – Прохор перехватил его у двери, приобнял за плечи и проводил обратно к кровати. – Я подумал, грех не взять, раз он сам пришёл! Но рябчик меня заметил, – ласково объяснял он, словно ребёнку. – Взлетел над ручьем, и я подстрелил его в воздухе.

Макар стряхнул руку со своего плеча, раздосадованно сел назад на край кровати, смирившись с тем, что придётся выслушать этот унылый рассказ до конца.

– Рябчик упал на другой берег ручья, и мне пришлось перейти его вброд. Тут я порадовался, что не забыл надеть резиновые сапоги… – Макар начал превращаться в демона преисподней, мечущего молниями. Его густые седые брови неистово сошлись вместе, почти закрывая глаза – Ладно, ладно. Но представь себе, что на том берегу лежал никакой не рябчик! А самый настоящий спящий красавец!

Макар никак не отреагировал на эту сказку, ожидая, когда у Прохора проснется совесть, но, видимо, было слишком рано для этого.

– Я не шучу, Макар, – Прохор вдруг посерьёзнел и заговорил теми интонациями, которые были знакомы Феофанычу со времён службы в органах. – Вместо рябчика я там нашел замерзшего парня. Ни документов, ни верхней одежды. – Услышав это, Макар поднял на Прохора удивленный взгляд. – Принёс его сюда, отдал пацанам в «улей».

–Что с ума сошёл, капитан?! – резко поменявшись в лице, Макар подскочил и схватил Прохора за грудки.

– Ну вот! Другое дело! А то со своим Виталей вообще раскис! – хмыкнул егерь, снова расплываясь в привычной улыбке. – Повреждений никаких нет, вроде… Следов – только трек от большого джипа, скорее всего. Сам знаешь, скорую сюда ждать путь неблизкий.

– Вот тебе и рябчик! – Макар разгладил толстовку на груди Прохора, скользнул задумчивым взглядом по его коротким тёмным, с лёгкой проседью волосам. – А если он не выживет?

– Не выживет… – Прохор пожал широкими плечами. – Отнесу назад и положу, где было.

– Ну да, ну да… – пробормотал Макар, в спешке натягивая штаны.

– Парнишка непростой, если я не путаю, – задумчиво проговорил Прохор и поскрёб щетину.

– Пошли смотреть, – на ходу бросил Феофаныч.

Сознание возвращалось всполохами. Во тьме проступали неверные, как в тумане, сияющие неоном линии белоснежных предплечий, каскад длинных волос цвета льна. Какое-то сказочное существо исполняло свой гипнотический танец на краю тёмной бездны. Глаза, сверкающие двумя большими цирконами в одно мгновение пронзали насквозь, в следующее – исчезали. Затем серебристый луч вновь скользил по абрису упрямых губ с опущенными вниз уголками, и они кривились в усмешке. Кожа цвета льда и четыре узкие ладони с длинными тонкими пальцами, змеями скользящие по ней.

Видение таяло, двоилось, со всех сторон слышался чей-то шепот, оглушительно бивший по ушам так, что ничего было не разобрать. Двоящееся существо ласково гладило своё отражение, нежно касалось его губ своими, и от этого становилось очень смешно. Приступ смеха изматывал, шёпот бил по ушам, и мир вновь погружался в густую тьму без звуков и ощущений.