Про Талли я тоже все знал, он мне уже давно рассказал, что с ним его отец делает. У него мать умерла, отец тосковал сильно, домой приходил пьяный. И вот как-то раз он к Талли подлез и взял его силой, как девчонку. Простолюдины это называют «паутинку снять», когда молоденького мальчика первый раз мужчина берет, не знаю, почему. Талли, конечно, сопротивлялся, но что он мог сделать, папаша у него был такой здоровый, два мешка муки играючи поднимал. Одним разом дело не кончилось, потом он уже всякий раз, когда пьяный возвращался, норовил Талли завалить на кровать и отыметь. А если Талли успевал убежать или спрятаться, то на следующий день его бил или сажал под замок на целый день. Талли с меня взял клятву, что я никому не проболтаюсь, и рассказал. Синяки мне показывал и плакал. Мне тогда его было очень жалко. Потом он часто на отца жаловался, грозился, что сбежит от него совсем. Только не мог он на самом деле никуда сбежать, далеко бы не ушел, замерз бы или с голоду помер, это как раз конец осени был, холода не горами. Он мне говорил, что зиму как-нибудь перетерпит, а весной сбежит. Но я думаю, он все равно бы не сбежал. Он ведь любил своего отца, даже несмотря на то, что тот его пользовал, как шлюху.
Талли сначала смущался, когда об этом говорил, но я все время из него подробности вытягивал, мне было дико интересно, и он тоже привык все рассказывать от начала и до конца. Ему же не с кем было об этом поговорить, кроме меня, а я никогда над ним не издевался, только слушал, открыв рот, даже вопросов не задавал. Может быть, Талли нравилось, что он уже такой опытный, в отличие от меня, хоть я был и старше, и сын лорда. Скоро он со своими обязанностями смирился, уже сам раздевался, когда отец ему приказывал, ложился к нему в постель и все ему позволял. А потом отец стал его под своих клиентов подкладывать, за деньги. Приедет кто-нибудь из соседней деревни зерно смолоть, а ему за пару монет потрахаться предлагают, прямо тут же, в чулане, на мешках с мукой. Талли ведь симпатичный был, стройный, волосы светлые. Охотников полно находилось, тем более что он уже знал, как мужчину удовлетворить. Талли отказаться не смел, его бы тогда силой взяли, а это больнее, да и отец бы потом добавил еще. Вот он покорно шел в чулан с каким-нибудь крестьянином, а иногда сразу с двумя, все с себя снимал, а они там с ним вытворяли, что хотели.
И все это он мне потом пересказывал. Смущаться уже давно перестал, да и нравиться ему это начало. Один, видать, попался нежный и опытный, не поленился поласкать мальчишку, и он сразу просек, где собака зарыта. Быстро науку любви усвоил. Когда он все это описывал, у меня вставало, да и у него тоже. Мы иногда на сеновале прятались, зарывались в сено и друг друга трогали, только не трахались никогда, потому что дали клятву, что не будем этого делать, будем только друзьями. Мне, в общем, и не хотелось с ним спать. Наоборот, наслушаюсь я его рассказов, а потом ночами уснуть не могу, мечтаю, что меня вот так вот какой-нибудь мужчина затащит в темный угол и будет тискать. И сны всякие снились. Например, что отец меня приводит в свою комнату и приказывает раздеться… потом трогать начинает… дальше у меня фантазия как-то не шла, я же был неопытный, не знал, как все на самом деле происходит, но даже от таких снов просыпался весь в поту и на мокрых простынях.
Прошло совсем немного времени, и Талли уже не жаловался, а хвастался. Отец его понемногу начал богатеть, народ к нему валом валил, и он стал к своему сыну поласковее относиться, и в постели, и вообще. Позволял даже выбирать, с каким из клиентов пойти, а с каким нет. Если Талли кто-то не нравился, то отец его уже не принуждал. Еда у них появилась хорошая, одеваться стали получше, мельницу подновили, еще пару пристроек добавили. Талли теперь в сапогах расхаживал по праздникам, а еще отец ему подарил настоящее ружье и охотничью собаку, даже у меня такого не было, я завидовал ему страшно. На меня-то мой отец мало внимания обращал, а я даже на такое был готов, чтобы стать с ним ближе. Брат меня вообще не замечал, все-таки десять лет — большая разница. А я им восхищался почти так же, как отцом, они оба были такие молчаливые, суровые, сильные… Но серьезно я об этом не думал, не потому что грех, на это мне наплевать было, да и нравы в деревне простые… Просто они были слишком далеко от меня, совершенно недосягаемые. В детстве я совершенно серьезно считал своего отца богом, таким же, как Эру или хотя бы как Манвэ…
Читать дальше