Селия Хаддон - Рыжий бродяга Тоби. Кот, подаривший утешение в самые трудные дни

К счастью, кот понадобился моему племяннику. Конечно, сам он об этом не догадывался, но когда я попросила племянника присмотреть за Чернышом, пока мы съездим на месяц в отпуск, он согласился. Я знала, что в детстве племянник обожал книжку «Уличная кошка», в которой рассказывалось о кошке, мечтавшей стать домашней.

Племянник оказался идеальной целью для моего плана. К концу месяца он переименовал черного кота в Мака и согласился со мной, что для уюта и радости в доме ему не хватало только этого кота. Мак долго и счастливо жил у него – и все благодаря нечестной игре одной тетушки, то есть меня!

Без него Мурлыка стала счастливее, да и Ронни тогда еще не был эмоционально готов ко второму коту. Толстая Ада и Толстая Мурлыка приучили его любить себя. Ронни любил обеих, но еще не превратился в преданного кошатника, готового влюбиться в любое пушистое создание с пышным хвостом. Он любил конкретных кошек, а не весь кошачий род. Мне было над чем раздумывать, вырабатывая в муже нежное отношение к кошачьим.

Образ жизни Ронни не располагал любить домашних животных. Хотя он по-прежнему выезжал в горячие точки, характер этих командировок изменился. Теперь муж занимался темой угонов самолетов. Террористы поняли, что стоит угнать самолет, и они привлекут к себе всеобщее международное внимание. Не все угоны заканчивались гибелью пассажиров, поскольку большинство террористов в то время вовсе не собирались заканчивать жизнь самоубийством. Тогда терроризм был политическим, а не религиозным.

Ронни и его друг Крис Добсон делали репортажи с пары угонов. Это подтолкнуло друзей к идее написать книгу о терроризме – «Комплекс Карлоса». Позже темой занялись разные американские специалисты, но именно Ронни был одним из первых, кто обратил внимание на эту проблему.

Работая над книгой, муж много времени проводил дома, конечно, в промежутке между командировками, и у него появилось больше времени для дневного ухода за кошкой. Когда моей матери поставили диагноз «рак», я смогла три дня в неделю проводить с ней. В мое отсутствие Мурлыка спала вместе с Ронни и, похоже, получала львиную долю его еды: мужу страшно нравилось кормить кошку с вилки. Мое отсутствие пагубно сказалось на ее фигуре!

Болезнь матери научила меня мириться со смертью во всей ее чудовищной силе. Наше общество не умеет принимать смерть. Когда-то большинство людей умирало дома, и друзья приходили к ним проститься. Сегодня люди умирают изолированными от всех за стенами больниц, домов престарелых или, если им повезет, в хосписах. Лично я испытывала необдуманный оптимизм относительно способности медицины снимать боль и облегчать страдания.

Мамина смерть стала для меня шоком, неприятным открытием того, как умирают люди. Мама упала осенью и со Дня святого Валентина находилась в медицинском доме престарелых. Официально ее диагноз звучал так: «плоскоклеточный рак языка». Через неделю врачи сказали мне, что ей не становится лучше. Похоже, рак распространился на какой-то внутренний орган, возможно, поджелудочную железу. Попытки выяснить это были бы слишком мучительны для умирающей 80-летней женщины.

Мама категорически не хотела признавать, что у нее рак в терминальной стадии, и поэтому слышать не хотела о хосписе. В результате она умирала медленно и мучительно: день за днем, час за часом у мамы отказывали разные органы. Она умерла через семь дней и четыре часа после того момента, когда перестала пить воду. Я дежурила у маминой постели, и это были худшие дни в моей жизни. Я не готовилась к такой смерти, однако весь этот мучительный процесс и агония проходили на моих глазах.

Мы с братом сидели у материнской постели день и ночь, прислушиваясь к ее дыханию, и ожидали конца. Иногда к нам присоединялась местная черепаховая кошка Кэнди. Она садилась в изножье постели и мурлыкала, а иногда просто спала. Ее глаза открывались, моргали и закрывались снова. Кэнди была настоящим утешением для моей матери, пока та еще находилась в сознании. Теперь присутствие кошки успокаивало нас с братом.

Мамины глаза ввалились, кожа обтянула скулы. Зубной протез вынули, поэтому ввалились и щеки, нос заострился – стал «острым, как перо», по выражению Шекспира. Постепенно индивидуальные черты, которые делали эту женщину моей матерью, стирались и заменялись чем-то абсолютно безличным. Кожа на лице сначала была белой. Потом дни сменяли друг друга, и кожа желтела, превращаясь в старый пергамент. На щеках появились красные пятна. Такие же пятна появились и во внутренних уголках глаз.