Хелен Браун: Боно. Удивительная история спасенного кота, вдохновившего общество

Прогнозы врачей были хорошими. Но, испытывая облегчение от того, что мне не нужно поспешно организовывать собственные похороны, я все же немного тосковала по этому острому чувству хождения по краю пропасти.

Если жизненный опыт и научил меня чему-то, так это остерегаться иррациональных импульсивных поступков. Несколько десятков лет назад подобный переизбыток гормонов привел меня к раннему браку и рождению ребенка в возрасте 19 лет. Тем не менее, после моего стремительного свидания со смертью, мне не удавалось справиться с чувством, что, хотя в моих песочных часах еще достаточно песка, мне хочется прожить жизнь так, как будто я вот-вот умру. Мне хотелось вцепиться в эту жизнь, со всей ее опасной красотой и драйвом.

Филипп снял очки и положил их поверх стопки книг на тумбочке с его стороны кровати. Он наклонился, поцеловал меня в нос и свернулся под простынями. По воскресеньям мы всегда ложились в полдесятого вечера из-за предстоящей Большой Недели. Он проснется на рассвете и наляжет на свой велотренажер, прежде чем нырнуть в душ. Побрившись и быстро натянув костюм, он принесет мне кружку чая с тостом и малиновым вареньем. Совместная жизнь – вещь приятная, но невыносимо предсказуемая.

Моя ручка застыла над номером 7 по горизонтали: скука (пять букв, начинается с «Т»). Мое внимание отвлекло отдаленное бряцанье, доносящееся из прихожей. Барабанная дробь лап, топающих по паркету, сопровождалась серией нетерпеливых, все более громких завываний.

– Начинается, – пробормотал Филипп из-под покрывала.

Вцепившись в сборник кроссвордов, я напряглась и приготовилась к атаке. Уже через мгновение сиамец с дикими глазами ворвался в спальню, пролетел по воздуху и шмякнулся на кровать у меня между ногами.

Муж без энтузиазма относился к зацикленности Джона на моих ляжках. Сколько бы я ни пыталась объяснить, что моя нижняя часть тела отличается упитанностью и мягкостью, неотразимой для любящего уют представителя кошачьих, казалось, его было невозможно убедить. Но я не оставляла попыток. Тем более с учетом того, что он и Джона были единственными мужчинами на земле, испытывающими интерес к моим телесам.

Умиротворенный и торжествующий от победы над воображаемыми драконами в его «котио», Джона испустил победное мяуканье. Он трижды повернулся вокруг себя, окопался между моими ногами и начал взбивать пододеяльник. Убедившись, что я достаточно надежно придавлена к кровати, кот свесил свой нелепо длинный хвост с моих колен. Я опустила руку и потерла его бархатный носик указательным пальцем. Мурлыча, как трактор, он начал тереться зубами об остальные пальцы, до которых мог достать.

Джона бросил на меня сапфировый взгляд из-под своей темно-шоколадной маски. С благодарностью фыркнул и зевнул. Я неподвижно лежала, ожидая, пока он задремлет. Когда мурлыканье превратилось в тихий грохот, я решила, что можно попытаться забрать руку. Я попробовала сдвинуть ее на сантиметр, но лапа собственника тут же обвилась вокруг моего запястья. Джона выпустил когти и надавил на кожу моей руки так, чтобы не проколоть ее, – таким образом он напоминал мне, что мой статус на несколько пунктов ниже его. Ничто так не льстит самолюбию человека, чем когда кот впускает его в свою жизнь, даже если тебе в ней отводится чуть более высокое положение, чем просто ходячей подушке.

С Филиппом под боком и Джоной, втиснувшимся между моими ногами, я чувствовала себя начинкой в сандвиче из альфа-самцов. Как бы я ни любила Джону, надо признать, что он был самым требовательным котом в мире. Кот-липучка, он впивался в мои колени, руки, шею и никогда не выпускал меня из виду. Он ревел как вол, когда события развивались не так, как нужно ему, то есть, кажется, почти все время.

Когда они устроились и начали погружаться в свои параллельные миры грез, я начала, сантиметр за сантиметром, отнимать свою руку. Придавленная всем весом Джоны к матрасу, я, тем не менее, смогла включить лампу на тумбочке. Мое тело непроизвольно испустило стон, часть той симфонии шумов, которое оно в те дни производило само по себе.

Всматриваясь в темноту, я задумалась о том, что происходит в голове у моего мужа. Казалось, от яркой страсти первых лет наших отношений он перешел к умиротворению среднего возраста без всякого сопротивления. А если это не так, то с такими актерскими способностями ему впору претендовать на «Оскар».

Я считала, что французские поцелуи неизбежно переходят в простое пожелание спокойной ночи перед сном. Любовь состоит из многих слоев. Секс может вызывать восторг, даже зависимость, но чтобы снова и снова хотеть только одного человека, требуется немало воображения.