Юлий Смельницкий: Друг человека

В серо-желтой охотничьей куртке, подходящей к цвету лугов, я не был заметен.

— Только бы доползти до кочек!..

Но добраться к кочкам, это значило добраться и к уткам…

Пришлось ползти саженей двести. Сквозь тонкую куртку пробирало ветром. Без рукавиц, — мерзли руки.

Я полз медленно, — больше часа, — и когда подобрался к намеченному месту, утки уже заплыли в берег, и только на чистой воде озера, за линией кочек, сидело несколько уток.

Очевидно, — сторожевые. Одни, положив голову под крылья, спали. Другие, втянув шеи в туловища, немного помигают глазами, и тоже задремлют.

В этой дремоте, дозорные, — свои задания проспали и меня проглядели…

В кочках, в расстоянии от меня 20–30 шагов, утки крякали, хлопали по воде крыльями, купались. По голосам и всплескам, — уток много, рядом со мной и по всему берегу. Но все они в разброде. Проплывут между кочками одна, две утки, и снова не видно ни одной.

Один селезень, где-то рядом со мной, тихо «шваркает» и подвигается к берегу. Выплыл на чистую воду и вылез на невысокую плоскую кочку. Встряхнул крыльями, и втянув шею в туловище, задремал.

От меня до этого селезня не больше двадцати шагов.

Пришпилить его к кочке из правого ствола, а затем, когда после выстрела поднимутся другие, добыть из левого еще одного или пару…

— Нет, это меня не удовлетворит…

Из за двух уток — не стоило два дня ходить на озеро мерзнуть, и сегодня ползти более двухсот сажен. Нужно использовать эти два выстрела с большей для себя выгодой.

Вечером, все утки выплывут из кочек, соберутся в одну большую стаю, и уже с воды полетят на поля; в это время их общего сбора, два выстрела по утиной «каше», — могут дать охотнику не одну пару уток.

— Лежи, терпеливо жди вечера, и ты будешь хорошо вознагражден!..

Такое правильное решение следовало бы принять, но нельзя исполнить: до вечера нужно пролежать больше часа, лежать неподвижно, на холоде и ветре.

Холод еще можно было бы претерпеть, но главное, — не стерпят нервы. Они уже два дня работали над возможностью добыть уток, и сегодня, когда я лежал рядом с утками, нервное напряжение достигло высшей силы, и еще ждать два часа, я уже не мог…

— Попробую тихонько шикнуть… Может быть, не спугну уток, а лишь заставлю их насторожиться, раньше времени выплыть из кочек на чистую воду, и тогда по ним ударю.

Тихонько шикнул… Никаких последствий… И только после второго и более громкого шиканья, утки, в ближних ко мне кочках, замолчали, и вскоре на воду выплыло несколько уток и направились к сторожевым.

Тихо переговариваясь между собой, сторожевые и выплывшие из кочек утки, вытянули шею и зорко посматривали на берег, с которого раздался встревоживший их звук.

Из кочек выплыло больше пятидесяти уток. Но плыли в разброд, и больше одной утки не убьешь.

Мой маневр не достиг цели. Продолжать лежать — и холодно, и бесполезно.

Придется встать и поднять уток…

Но прежде чем я привел в исполнение это намерение, правее меня, с воды, — вспорхнул селезень и сел на высокую ближнюю к берегу кочку, — шагах в пятнадцати от меня.

Повернув в мою сторону голову, он увидал мое «мертвое тело» с черными ногами (сапогами), испуганно закричал и полетел на озеро.

Этот крик был общим сигналом… С оглушительным шумом, утки начали беспорядочно подниматься из кочек.

Я вскочил на ноги и выбирал более густое для выстрела утиное место, и не мог его найти. Уток поднялось многое множество, — со всей линии берега, но они низко летели над водой неплотной массой, и лишь в 30–40 шагах от меня, поднявшись сажени на две над водой, сгурбились плотной стенкой, и я ударил по ним, в «кучу», — раз за разом.

Упало шесть штук, и еще немного дальше, из летевшей стаи свалились три утки. Двух я добил, остальные биты наповал, и ветер дувший на берег, их подносил к кочкам.

Сходив за собакой, я получил всех уток.

Девять октябрьских, сытых, обрядившихся весенним пером сизо-голубых красноногих селезней и уток, — хорошая добыча и достойная награда за великие труды по скрадыванию стаи.

Но это было только один раз за всю мою охоту на уток, и больше никогда не повторялось; большинство осенних охот скрадом, ограничивались добычей одной, двух уток.

Такие охоты — мне нравились не по выстрелу и количеству добычи, а по трудности скрала.

Во время скрадывания уток, как бы долго оно ни продолжалось, Макбет не оставлял моих вещей. Он знал, что я вернусь к нему, и добросовестно караулил сумку и шубку.