Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной

Признанной фавориткой на выставках в ринге лаек долго была Тайга, небольшая, аккуратная, крепко сбитая, бело-пегая лаечка, принадлежавшая одному из любителей. Она ездила в Москву, в Тбилиси. Она оставила после себя многочисленное потомство. И когда клуб летом сорок второго года отправил в Действующую армию полностью укомплектованную упряжку, то вожаком ее оказался прямой потомок Тайги — ее сын Буран.

Мускулистое тело, крепкая колодка, как сказали бы знатоки, умная лисья морда с приветливым взглядом живых карих глаз, хвост кренделем, ушки на макушке — вот вам Буран. Покладистый нрав и готовность служить человеку дополняют этот портрет.

Упряжка — пять-семь (иногда девять) псов; главный — вожак.

Иногда думают: главное — каюр, «извозчик». Каюр каюром, а вожак вожаком. Вожак — пример всем; он наблюдает за порядком в упряжке, и только он может заставить упряжку работать как следует.

Думаете, какую собаку поставят в голову упряжки, та и вожак? Как бы не так! Надо, чтоб свора признала вожака. А иначе… иначе могут и загрызть, если недосмотрит каюр.

В жилах Бурана текла кровь многих поколений лаек, благородная кровь северных остроухих собак, умняг и работниц, издревле помогавших человеку, приученных довольствоваться малым. Предки его бесстрашно шли на медведя, нередко жертвуя собой ради хозяина. Остальные в упряжке были полукровки-метисы, но и они, повинуясь, работали как настоящие ездовые собаки.

Для того чтобы стать вожаком, надо иметь талант; а может быть, свой, особый нрав. Словом, вожаком рождаются. Буран, сын Тайги, родился вожаком. Вожаком ему и было суждено умереть.

Бурану выпала героическая и трудная доля — он участвовал в Сталинградской битве.

Обязанность Бурана была — вывозить раненых из-под огня, стараться спасти гибнущую человеческую жизнь. И тем не менее ему довелось побывать в самом пекле.

Тяжелое траурное облако повисло над степью; оно висело уже много дней, застилая горизонт; его видели за много километров. Рваные космы медленно вздымались ввысь и там стояли не тая, а внизу, под ним, маленькие, словно придавленные огромным несчастьем, чуть проглядывали дома…

Город горел. Весь Сталинград укутывали удушливые клубы черного дыма, сквозь который прорывались языки пламени, дым тянулся над Волгой, стлался по реке, запах чада и гари разносился далеко окрест на противоположном берегу. Смешались день и ночь. В яркий полдень в пропахших пожарищем и смертью переулках было темно, будто ночью; а ночью от зарева светло, как днем… Гудела и стонала земля, разрывы снарядов и бомб сотрясали остовы обгоревших зданий, а в воздухе, сменяя один другого, непрерывно висели воющие фашистские стервятники — бомбовозы с черными крестами. Рушились дома. Гибли люди, мирные жители — мужчины, женщины, старики, дети. Да, и дети, которых не успели эвакуировать за Волгу. Враг подошел быстро, очень быстро.

— Там же дети горят, дети! — хриплым, уже мало похожим на человечий, сорванным голосом кричал Король, разведчик-одессит, весь закопченный, страшный, только зубы блестят.

Король дрался в Одессе, а разведчиком стал, как объяснял после, от страха. «В пехоте страшно. В атаку — прямо в огонь! В пехоте, вот где герои!» А сам?! Привел двадцать девять «языков», пленных фрицев, весь увешан орденами. Беспокойный, сам напросится на опасное задание, после пожимает плечами: «О чем разговор? Лучше давай поговорим „за жизнь“. У нас в Одессе бывало еще и не то…». «У нас в Одессе» — это у него присказка к каждому слову.

Когда «у нас в Одессе» пришел к командиру части, державшей оборону неподалеку от их дома, и попросил взять его, усач-моряк, ставший волею судьбы пехотинцем, долго всматривался в кучерявого веснушчатого паренька, затем с сомнением покачал головой:

— А с оружием обращаться умеешь? (Больно юн…)

— Конечно, умею!

— А не забоишься? Могут убить…

Он забоится! Юнец вдруг принял позу испанского гидальго, одной рукой подпер бок, другой вызывающе помахал над головой:

— Ха! А когда вы видели, чтобы мальчик с Молдаванки пугался таких пустяков?

«Король разведки», — говорили теперь про него.

В Сталинграде все дрались на общих правах: зарываясь в землю или, наоборот, возносясь на этажи. Бой шел за каждый метр, за каждую лестничную площадку. Случалось, в одной комнате — фрицы, в соседней — наши. Один этаж наш, другой надо отвоевывать.

— Пацаны там, давай! — крикнул Король и метнул гранату. Носатый немец, выглянувший из-за угла полуразбитого здания, упал.