Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной

Так кто же бьет фарфоровые изоляторы? Птицы садятся на них. Может, нарушаются сами от мороза, от резкой перемены температуры? Посылали рекламацию на завод, выпускающий изоляторы, к рекламации приложили осколки. Там исследовали и нашли наружные повреждения. Разбились от удара, есть следы свинца.

Свинцовая дробь? Это давало кончик какой-то ниточки.

В тот день мы так ничего и не выяснили; да, собственно, никто на это не рассчитывал. Сергей Александрович проинструктировал обходчиков, как вести себя, если снова появятся следы ног или какие-либо другие признаки присутствия чужого человека на линии и злоумышленных действий.

Как показало ближайшее будущее, инструктаж этот был совсем не лишним.

Спустя несколько дней Сергей Александрович снова звонил мне:

— Хотите узнать новости?

— Что, неужели поймали?

— Конечно!

— Уж не Чомбар ли?

— Он… с Федотовым.

Через полчаса я уже знал о случившемся во всех подробностях.

Как обычно, Федотов вышел на линию в сопровождении Чомбара. Поднес бинокль к глазам и расстроился: опять повреждение изоляторов. Хорошо, хоть не такое сильное, не дошло до отключения линии. Что за гад работает? (Сдержанный Федотов так и сказал: «гад». Да, наверное, так сказал бы всякий!)

А вокруг все как всегда. Заячьи следы на снегу; вон их сколько напетлял косой! На соснах стрекочут сороки. Что они расшумелись, болтушки? Про что судачат? Чомбар поднял голову и внимательно посмотрел на них, затем принялся нюхать снег. Федотов еще не был так искушен в поведении собаки, как, скажем, его наставник — Сергей Александрович, но понял: тревожится пес, что-то зачуял. А вот и причина: от тропки опять отделялись следы, отпечатки мужских валенок. На тропе-то не видно, а как ступил в сторону, сразу ямы. Принюхиваясь, Чомбар побежал по ним; и тут же провалился в сугроб; проваливался и тот, кто шел до них, даже вывалялся в снегу, видно, не держали ноги. «Пьяный, что ли? — недоумевал Федотов. — Как медведь, возился. Опять упал, поднялся… Эк его мотало!

И впрямь, под градусом. Или, может, не в себе?» Федотов из монтера-обходчика превращался в следопыта.

На этот раз следы повернули к лесу и… сразу пропали. Ночью мела поземка, выпал снег; на чистом месте снег сдуло, а среди деревьев он весь остался и запорошил следы. Гладко, никакого признака! Сороки опять трещали. Может, они что-то говорили? Смотри, мол, вот где, не упусти опять. Федотов проследил за их полетом, подумал-подумал и, проваливаясь выше колен, углубился в сосняк, Чомбар тащился за ним.

Они удалились от трассы метров на сто, когда Чомбар опять что-то услышал, остановился, стал втягивать ноздрями воздух, потом, держа нос по ветру, направился к громадной искривленной сосне, стоявшей у края косогора, и начал разрывать снег. Кругом лежали сугробы, а под сосной образовался высокий бугор, только у корней виднелось что-то вроде прохода или лаза, словно у медвежьей берлоги. Добравшись до него, Чомбар вдруг взъярился, принялся рычать, лаять, шерсть поднялась дыбом. «Уж не медведя ли зачуял?» — соображал Федотов и на всякий случай приготовил ружье. Но вроде медведя не должно быть близко от жилья, а зверь любит места поглуше, чтоб его никто не побеспокоил.

Каково было удивление Федотова, когда бугор зашевелился, распался и из снега выглянула голова с всклокоченными волосами и подслеповато моргающими испуганными глазами. Берлога-то и впрямь имелась, только не медвежья! Чомбар накинулся на неизвестного, и Федотову стоило большого труда унять расходившегося пса.

Наконец, кряхтя и охая, неизвестный поднялся, с трудом ворочая головой на толстой шее.

— Пьяный? — прервав в этом месте отчет Федотова, спросил Сергей Александрович.

— В дым. Да он уж проспался маленько; а как собаку увидел, вовсе протрезвел. Ух, испугался здорово, видно, доводилось встречаться прежде, запомнил. Все охал: «Ох, собака…» Но вредный: под корнями-то у него ружье было спрятано, двустволка; только я отвернулся, он за ней… ну, да Чомбар не проглядел! Как взял в оборот, так тот сразу «маму» запросил!..

После в землянке нашли зажаренного на костре и наполовину съеденного зайца и запас патронов, заряженных крупной дробью. В берлоге было тепло, имелась лежанка из сухих прошлогодних листьев, видимо, неизвестный не первый раз ночевал там.

— Уж не он ли и стрелял по изоляторам? — теперь уже я, не утерпев, перебил Сергея Александровича.

— Он.

— Зачем он это делал?

— А кто его знает. Развлекался, паразит, или, может, нарочно хотел навредить. Говорят, охотник, пьяница… Знаете, кто он был? — Сергей Александрович сделал многозначительную паузу. — Ни за что не догадаетесь. Ваш браконьер…