Борис Рябинин: Незваный гость

— Нет, уж я все-таки схожу, — решительно заявила она и двинулась к двери.

— Не ходите! — почти крикнул он, переступая ей дорогу.

— Или людей боишься? — вкрадчиво сказала она.

— Сказал, не ходите.

— Да что ты, батюшка, кричишь на меня?! Ну, не надо, так и не надо. Я на кухню схожу, за водой…

— Сядьте.

— Что-то я тебя не пойму. Пришел тихий да вежливый, а сейчас ровно совсем не тот человек…

— Сядьте, говорю.

— Ну, села.

Он озирался, как пойманный зверь. Теперь он уже не казался ей таким простым и приятным, как вначале.

Глаза его сузились, как у кошки, внезапно попавшей на свет, стали злыми и враждебными. Лицо же Настасьи Петровны оставалось по-прежнему безмятежным, и она с таким неподдельным простодушием смотрела на него, что он вынужден был отвести свой взгляд в сторону.

— В каком цехе твоя Анюта работает? Как называется цех? — отрывисто спросил он.

— Говорю, не бывала я там. Вот Анюта…

— Хитришь!

— Не пойму я…

— Сейчас поймешь!..

Он рукавом отер внезапно взмокнувший лоб. На лице Настасьи Петровны появилось какое-то новое выражение — не то любопытства, не то сдерживаемого ожидания. Теперь она хорошо видела его: выдавшиеся скулы над впалыми щеками, резко очерченный нос, тонкие губы и злые, безжалостные глаза — глаза врага.

Он помедлил и, приблизив к ней свое лицо, взялся правой рукой за карман. В руке блеснул револьвер.

— Сейчас поймешь! — зловещим шепотом повторил он.

Рука с револьвером поднялась, нацелилась на Настасью Петровну. Она отвела свою голову в сторону. Сказала спокойно и непонимающе:

— Что ты старуху пугать вздумал? Чай, не маленький баловать. Спрячь револьвер-то! Выстрелит ненароком, шума наделает…

— Ты у меня заговоришь!

Цепкие, хищные руки протянулись к ней.

— Ой, батюшки!

— Молчи!

— Помогите! Помог…

А в это время Витя, внук Настасьи Петровны и командир пионерской дружины, ничего не подозревая о том, что происходит дома, шагал по улице рядом с начальником клуба служебного собаководства Осоавиахима Алексеем Ивановичем Шевченко, уныло прислушиваясь к его словам. Только что закончилась церемония передачи служебных собак, выращенных пионерами, бойцам-красноармейцам, приехавшим с фронта.

До самой последней минуты Витя держался мужественно и старался не думать о том, что наступает час расставания с Джеком. Но когда поводок из его рук перешел в руки другого и Джек, словно поняв, что происходит, тихо заскулил и, ежеминутно оглядываясь, покорно потащился за чужим человеком, сердце мальчишеское дрогнуло и слезы едва не брызнули из глаз. Хорошо, что оркестр в эту минуту заиграл марш и внимание всех присутствующих было устремлено на шеренгу людей и собак, покидавших место церемонии. Витя, отвернувшись, незаметно потер глаза кулаком и, чтобы не разреветься, поспешил уйти из сада. Шевченко догнал его уже у выхода.

Виктор хмурился и не глядел по сторонам. На лице его было написано такое страдание, что Шевченко стало жаль мальчика. Он обнял его рукой за плечи и привлек к себе.

— Ты чего приуныл?

— Нет, я ничего, — поспешно сказал мальчик. А у самого скребли кошки на сердце. Не удержавшись, всхлипнул.

— Как ничего? Я ведь вижу? Небось Джека жалко?

— Нет, я не о том, — не сознавался Витя.

— А о чем?

— Интересно мне, как он на войне себя вести будет?

— Ну, это, брат, тебе лучше знать. Ты дрессировал.

— Со мной он хорошо работает, безотказно. И выстрелов не боится…

— Ну, значит, и на фронте будет хорошо.

— Эх, мне бы его в боевых условиях попробовать…

— Ну, это подождать надо. Мал ты еще.

— Привык я к нему, — вздохнул Витя, и Джек, милый, ласковый Джек вновь возник перед его глазами.

Как хорошо они ходили вместе в лес, на прогулки! Джек носился между кустами как угорелый, гоняясь за мышами и лягушками, но стоило крикнуть: «Джек, рядом!» — и умный пес немедленно возвращался к хозяину и занимал свое место по левую сторону от него. Летом он любил купаться. Пес плавал, как опытный пловец, и мог держаться на воде очень долго, загребая ее длинными сильными лапами. Пожалуй, Вите трудно было угнаться за ним, хотя Витя тоже считался хорошим пловцом среди сверстников.

После купанья, обсохнув на солнышке, лощеный, промытый, Джек выглядел особенно красиво. Шерсть блестела и пушилась, а сам он выступал так важно, с таким достоинством, что все прохожие говорили: «Вот хорошая овчарка!» А сердце Виктора наполнялось счастьем и гордостью.