Гвен Купер: Одиссея Гомера

Мой кавалер, по-видимому, слегка опешил, поскольку с трудом выдавил несколько слов: «Что за… Это что?..» Потом еще помялся и сподобился на целую фразу: «Что это с твоим… э-э-э… котом?»

Я опустилась на корточки, давая Гомеру возможность запрыгнуть ко мне в подол; добытый им столь бесчестным образом тампон остался лежать у моих ног.

— Глаз нет, — ответила я, — а так — ничего.

Несколько долгих мгновений мой знакомый переваривал сказанное.

— Как «нет глаз»? — наконец переспросил он.

— Ну, глаза-то были, — пояснила я, — но, чтобы спасти ему жизнь, его лишили зрения. Тогда он был еще котенком.

По оценкам Гуманитарного общества, на сегодня в Штатах насчитывается около девяноста миллионов котов, на которых приходится всего около тридцати восьми миллионов «котолюбивых» американских семей; так что в смысле статистики наш Гомер — кот учтенный. Как и любой другой кот, он ест, спит, гоняет по полу бумажные шарики и попадает в неприятности, которые вдвое превосходят числом те, куда он норовил влезть, но его удалось остановить. Как и у прочих котов, у него есть свои твердые кошачьи убеждения о том, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо, к примеру, — это тунец из свежевскрытой банки; хорошо вскарабкаться на все, что угодно, лишь бы оно выдержало твой вес; хорошо — с показной свирепостью налететь на своих старших по возрасту (и гораздо бóльших по размеру) сестер, да так, чтобы застать их врасплох; или, вот, вздремнуть в расплывчатой лужице солнечного света в гостиной перед самым закатом. Плохо — это когда тебе не удается «забить за собой» теплое местечко рядом с мамочкой; так же плохо — помеченное другими отхожее место в ящике с песком или закрытый доступ к балкону (слепой кот плюс высокий этаж в итоге дают минус); и, наконец, само слово «нет». Вот, собственно, и все, и говорить было бы не о чем, если бы Гомер укладывался в обычные «кошачьи рамки», обрисованные моим воображением. Но временами мне кажется, что единственный язык, достойный жизнеописания Гомера, это язык героического эпоса, ибо он не просто кот, а кот, который жил вопреки: бездомный сирота, в два месяца ослепший и никому не нужный; особенно когда стало понятно, что уж кто-кто, а этот — выкарабкается. Иногда он представляется мне не просто героем, а супергероем из детского комикса: тот, спасая слепого, потерял зрение сам, а взамен приобрел сверхъестественные способности во всем прочем, что касается органов чувств. Подобно этому герою, полагаясь исключительно на уши и нос, Гомер мысленно наносит на «мозговую карту» пространство комнаты, где он побывал хоть однажды, и уже во второй раз с видимой легкостью преодолевает или обходит любые преграды — способность не столько «над-», сколько «издревле» природная. Это кот, который чует чешуйку от тунца за три комнаты от нее; кот, который взмывает на пять футов в высоту, чтобы сбить на лету жужжащую муху. И это при том, что для него любой прыжок со спинки стула или столешницы — это прыжок наугад через пропасть. Погоня за мячиком по коридору — это поступок, за которым скрывается настоящая смелость. А за любой покоренной вершиной, будь то портьера или кухонная стойка, за любым предложением дружбы незнакомцу, за каждым шагом, сделанным по наитию в черной пустоте окружающего тебя мира, стоит чудо, имя которому — отвага. Ни поводыря, ни тросточки, ни особых опознавательных знаков, чтобы предупредить о размерах и степени опасности, поджидающей впереди, у него нет. Другие мои кошки, поглядев в окно, знают, что у мира, в котором они живут, есть пределы; этими пределами и ограничено их познание вселенной. Мир, в котором живет Гомер, безграничен и неисчерпаем для познания. Любая комната, в какую бы он ни попал, содержит великое множество неизвестных величин, имеющих свое собственное содержание, и тем являет собой бесконечность. Но, имея лишь умозрительное представление о соотношении времени и пространства, каким-то образом Гомер вырывается за пределы и того, и другого.

Гомер, собственно, попал в мой дом потому, что его не захотел взять никто другой. Теперь же я не перестаю удивляться тому, как люди, даже те, кто не принадлежит к числу «статистически котолюбивых» граждан, живо переживают его историю, причем не только те, кому довелось познакомиться с ним, но и те, кто знает о нем заочно. Что ж, как предмет для начала разговора, Гомер выигрывает даже, кто бы мог подумать, у погоды, о чем я и помыслить не могла, когда решилась взять его к себе. И пусть я покажусь предвзятой, но даже при том, что на девяносто миллионов имеющихся в Америке кошек должно быть не менее девяноста миллионов кошачьих историй, я пока не знаю ни одной, которая могла бы сравниться с историей моего Гомера. Хотя бы раз в неделю, но на протяжении вот уже двенадцати лет нашего с ним знакомства он нет-нет да и совершит нечто такое, от чего я либо стою с открытым ртом, либо прихожу в бешенство, либо недоумеваю в прострации, и это всякий раз заставляет меня взглянуть на своего кота заново, будто впервые.