Миша Бастер - Перестройка моды

Директором группы был Сергей Гагарин, а тогда я выглядел так: розовые кеды, салатовые брюки из синтетического мохера, как сейчас помню, фирмы «Чикаго». В огромном трикотажном темно-синем пиджаке и с рыжими, выжженными солнцем волосами, подстриженными под каре.

Конечно, мимо такого сказочного героя пройти было сложно, но проходил не Сережа, а я… Он-то как раз сидел на лавочке, возле служебного входа в Летний Театр, и удивленным голосом спросил у меня и моих нарядных подружек: «И откуда же это такое красивое?» А сам он был в фиолетовых носках и фиолетовых же штиблетах, в великолепной рубашке с бегемотиками. Группа «Браво» только что вернулась из Финляндии, и этот аромат вокруг Сергея витал. Завязался разговор, поскольку таких ярких персонажей в ноосферах курорта и столицы наблюдалось очень мало; все было сразу ясно по внешнему виду. Так мы подружились и получили доступ к ауре той, чьими поклонниками мы являлись годами. А позднее, когда группа в очередной раз приезжала на гастроли, тусовались на одних и тех же пляжах и стали друзьями с Костей саксофонистом и Тимуром Муртазаевым. Жанна тогда ходила под квадратными пиджаками и на голове носила светлую косу с белым бантом. Я ей подарил салатовые шнурки, которые незамедлительно украсили ее черные мужские ботинки. Жанна всегда была как птица Феникс, таким летящим ультраэксцентричным ракетоносителем. А на перформанс-сцене такой же жар-птицей мне видится Катя Рыжикова со своими сигналами шаманизма. И вот так и получалось: что нашаманишь, то и получишь. Как танцевал под «Браво», так «полное браво» и получил. О, я вам хочу сказать, что именно Сочи оставил чудовищные воспоминания об агрессии на юге нашей страны. Я бы сказал, что там преобладала армянская традиция общения, поскольку группы армян пытались как-то на территории доминировать и наводить порядки в рамках собственного понимания. Делали это очень агрессивно, и в Сочи, как нефиг делать, можно было быть избитым за особый внешний вид. Но местные русские – те, кто подстраивался под армянскую доминанту, были более жестокими.

Это привело к тому что я, как только появились деньги от продаж моих работ, сразу стал передвигаться по городу на такси. И в какой-то момент Гагарин сказал: «Ну что ты там сидишь? Переезжай к нам в Москву!» И я действительно стал по выходным прилетать в столицу, а на будни возвращаться в Сочи. И к 89-му году уже окончательно перебрался с юга на Среднерусскую возвышенность. И благодаря Сергею и Людочке Ханис я попал на групповые выставки, которые тогда проходили на Малой Грузинской, где я познакомился с Германом Виноградовым, Петлюрой. Это было накануне большой выставки во Дворце Молодежи.

Герман, который в моем сознании был уже сформировавшимся героем, пригласил меня на эту выставку, где выставлялись Стучебрюков и Колейчук со своими инсталляциями, а куратором выступал Марат Гельман. Так вот это все и покатилось. Окружающие меня – это были примеры для уважения и подражания, но в какие-то коалиции я не вступал. Среда была альтернативной, совершенно дикие джунгли, и все двигалось, выставлялось, бродило чудом энтузиазма. Меня тогда поразил шпалерный принцип развески работ. Пространство подвала было моментально плотно увешено и уставлено искусством. Все преобразилось с появлением друзей и посетителей, впереди что-то двигалось, выставлялось, позади что-то стояло, народу было битком, никто ничего не понимал, но все были счастливы и попивали вино. Благодаря «грузинке», я познакомился с Костей Худяковым, который тогда откололся от этого гнезда и открыл на Филях галерею «М'Арс» в 90-м году. И первый перформанс случился именно в этой галерее. Назывался он «Буйство на горе Ана-Дырь, под пение Никитинских рыбок». И вот там нас стусовало с московским орденом куртуазных маньеристов, музыкальный фронт которого представляли группы «Бахыт Компот» и «Манго-манго». А поскольку все тяготели к эффектным сценическим образам и перформанс-шоу, сопровождавшим концерты, все быстро смешивалось. У меня были планы сделать просто совместную выставку московских и сочинских художников.

Для нее, под музыку Владимира Полякова, я танцевал в своем первом головном уборе из картона, который покрасил тушью. Узором послужил образ Великой карякской Чайки из журнала «Карякатекали». К кокошнику прилагалось павлинье перо, ствол-стержень которого был выщипан. Длинную палку с оперением «павлиний глаз» на кончике я держал в руке во время моего танцевально-абстрактного буйства. Не помню уже кто, но одна девушка, сказала мне: «Бартенев! Вот много кто чего делает – и коллажи, и картины – и все это на плоскости, а вот кокошники еще никто не делал». Я задумался – ведь действительно ничего подобного не встречалось, и мне это понравилось.