Влад Касторный - Отличники. От других…

Я живо интересовался книгами о технике (особенно об автомобилях), путешествиях, физических явлениях – обо всем том, что можно было увидеть и понять. Я – визуалист, поэтому должен все увидеть, а по рассказам – представить себе, как это выглядит, чтобы понимать. Детские книжки, которые у меня оказались в изобилии, я прочитал быстро. Порой я заглядывал в Большую Советскую Энциклопедию, чтобы пробовать читать, а главным образом, смотреть картинки машин, самолетов, кораблей и схемы устройств и механизмов. Еще меня интересовали географические карты – яркие, цветные. Я рано понял, что они нарисованы в четкой связи с местностью, и мог представлять себе эту местность, глядя только на карту. Мы с папой были постоянными покупателями географических карт разных стран мира, и играли в настоящие путешествия, как у Жюль Верна и Дж. Даррелла. Книги я читал запоем, и даже изобрел себе на кровати из «находок» светильник и светонепроницаемый шатер, чтобы читать поздно вечером. Читал много, долго копаясь и беря в библиотеке экземпляры, которые другие люди, наверное, не читали никогда. На некоторых, к примеру, книге «Одноэтажная Америка» И. Ильфа и Е. Петрова, даже красовался овальный штамп: «Пропущено цензурой. 1949 год», что добавляло в моем представлении завесу тайны в содержание этой книги.

Животные в моем детстве тоже были, время от времени, не превышая размерами хомячков и котят. Самыми шумными и «долгоиграющими» из них оказались волнистые попугайчики, которых необходимо было кормить зерном и водой, чтобы они не останавливались. Хоть меня и водили время от времени в зоопарк, показывая всяких экзотических слонов, носорогов и жирафов, представление об этих животных, я получал больше из книг А. Брэма, Джеральда Даррелла и Жана Анри Фабра. Второй меня покорил своим мягким юмором и реалистичным описанием множества мест в мире, где он побывал с экспедициями, а Ж. А. Фабр – яркими цветными картинками симпатичных и прочих, отвратительных насекомых в своей среде обитания.

Настоящее ощущение путешественника я испытывал летом, когда мы с мамой ездили в пионерский лагерь на море. Больше всего мне нравилось ехать в купе поезда ночью, прислонившись лбом к стеклу, смотреть в окно вагона на пробегающие мимо поля, города, деревни и железнодорожные станции. При этом необходимо было жевать бутерброд или кусок курицы. Просыпаясь утром, я всегда с восторгом обнаруживал за окном огромное синее море, которое появлялось сразу за длинным, темным, грохочущим тоннелем. На море красовались пароходы, чайки и волны. Кое-где железная дорога шла, извиваясь серпантином вдоль скал, над самым берегом. И, вдруг, за поворотом неожиданно возникал ржавый корпус огромного корабля, выброшенного на мель так близко, что можно, казалось, вытянув руку, его потрогать. В лагере я продолжал читать книги, с удовольствием купался и загорал на пляже, но больше всего любил походы и экскурсии на маленьких, пропахших бензином автобусах, забиравшихся по извилистым дорогам далеко в горы, чтобы мы, дети, могли побродить по настоящим диким лесам и по руслам горных рек прийти к водопадам. Там-то я впервые близко увидел, как живут на воле обезьяны. Стадо павианов окружило шумную толпу нас, и не успокоилось, пока мы не отдали им все свои съестные припасы. Когда я, увлекшись, попытался погладить одного особо пушистого павиана, он дико закричал и цапнул меня зубами за руку. От боли и обиды я разревелся, и мой интерес к обезьянам пропал на весь оставшийся период отдыха.

Ездили мы на море каждый год месяца на два. Моего энтузиазма исследователя и путешественника хватало, пока были новые впечатления и поездки, а также угощения мороженым и сахарной ватой. Но эти мероприятия перемежались с обычными днями в лагере, построениями на линейку, обедами и – о, ужас! – обязательным дневным сном. С этим дневным сном я воевал дома, чтобы мне не запрещали играть и читать, когда мне хочется. А тут, какие-то воспитатели заставляют меня целый «тихий час» лежать и не шевелиться в своей кровати в зале на 20 детей, когда даже читать нельзя. В эти моменты мне очень хотелось домой, и я ждал и считал дни до отъезда, прислушиваясь к грохоту проходящих поездов и представляя, что уже туда еду. Правда, ностальгия снова проходила вечером, когда все снова шли купаться в море. Плавал я неважно. Учить этому навыку детей считалось у нас в семье чем-то необязательным, а может быть, надо мной нависало табу на сквозняки и переохлаждение, повлекшее за собой запрет купаться в водоемах. Зато, бродить по мелководью, находить и рассматривать разноцветные яркие камушки и ракушки, шуршащие в тихом прибое, или любоваться зелеными горами с белыми прожилками скал, мне нравилось больше всего. Плавать мне тоже нравилось, особенно с надувным кругом. При этом я старался выполнять движения, которые делают пловцы, что выглядело со стороны довольно комично. Какой-то секрет этого искусства вследствие избыточной плавучести нас с кругом, от меня ускользал. А без спасательного средства моя голова неумолимо опускалась под воду, как только я пытался на эту самую воду лечь, чтобы плыть. Под водой на небольшой глубине я, затаив дыхание, наблюдал волшебные пейзажи с заросшими качающимися в потоках воды водорослями валунами, между которыми сновали юркие стайки рыб, а у самой поверхности дефилировали медузы. Эти отрывочные впечатления давали мне обильную пищу для фантазий после купания, когда я читал тут же на пляже книгу о приключениях капитана Немо.