Ольга Лазорева - Пьяная вишня

– Боже упаси! – ответила я. – А по какому поводу вы тут собрались?

Я окинула взглядом грязный, засыпанный пеплом от сигарет, крошками, остатками петрушки стол, посмотрела на раковину, полную посуды, потом подняла глаза на Сашу. Он стоял, пошатываясь и улыбаясь. На вид ему было около 26—27 лет. Густые темно– каштановые блестящие волосы, большие карие глаза, гладкая, ухоженная кожа лица, высокая стройная фигура производили приятное впечатление. Если бы не пьяная улыбка влажных, чрезмерно красных губ.

– Так мы еще вчера, – сказал он. – Я приехал, Тоха позвонил, что новые трости ему надо… Он тут на какую-то кошмарную халтуру подписался, как дурачок. Кто ж на такие смешные деньги соглашается? Тем более это балеты! Ну ты, наверно, в курсе? А ты милая. Но сколько тебе лет? – вновь ухмыльнулся Саша и навис надо мной, засунув руки в карманы и слегка покачиваясь.

– Сорок, – ответила я. – А тебя это чем-то не устраивает?

– Что ты, Оленька! – еще шире заулыбался он. – Это то, что Тохе нужно! Может, ты его будешь в руках держать! А то он ведь у нас безбашенный. Впрочем, как и все мы! Но он большой талант, помни об этом и береги его! Береги! – экзальтированно закричал он и закатил глаза.

– Что за шум, а драки нет? – раздался громкий веселый голос Антона, и он стремительно вошел в кухню. – Оля! Ты? Как я счастлив, зая! Что ж не позвонила, я бы тебя у метро встретил! А я ждал тебя, лапуль! Вот, смотри, винца тебе купил и сырочков в шоколаде, ты их вроде любишь.

– Заботливый муженек! – захихикал Саша и погладил Антона по растрепанному чубчику.

Но тот мотнул головой и грозно сказал:

– Отстань, Сашок! А то Оленька еще подумает, что мы пидоры! Я, конечно, тебя люблю, но чисто платонически, – засмеялся он и протянул ему пакеты. – Давай, разгружай! Я тут всего набрал.

Саша взял пакеты и открыл холодильник. Антон наклонился и начал меня целовать. От него пахло перегаром, но это меня почему-то не смутило. Я неожиданно поймала себя на мысли, что тоже не прочь выпить. Неухоженная кухня Антона, грязный стол, заляпанный какими-то пятнами пол, серые от дыма капроновые шторы вызывали странное желание махнуть на все рукой. Хотя раньше я первым делом бросалась все убирать и мыть посуду. Антон плохо справлялся с бытом. В порядке у него были только те вещи, которые служили ему для выступлений. Несколько дорогих белых рубашек, пара фраков, смокинг аккуратно висели в шкафу. Черные галстуки-бабочки лежали в коробке. Лакированные туфли стояли на полках. Гобой имел несколько футляров на все погодные сезоны. Зимний был даже выложен внутри натуральным мехом, кажется, сурка. Для тростей имелась специальная коробочка. Все это было для Антона святым. Мне не разрешалось даже трогать гобой, а не то что подуть в него.

– Я очень скучал, любимая, – зашептал Антон мне на ухо, навалившись на меня.

«Вот уже и любимая, – отметила я про себя. – Быстро все у него!»

Но на душе стало приятно.

– У вас так дело быстро до половой е…ли дойдет, – заметил Саша, выглядывая из-за дверцы холодильника.

– Не беспокойся! – расхохотался Антон. – Ты вне игры! Это моя женщина!

– А ругаться-то зачем? – нахмурилась я.

– А кто ругается? – искренне удивился он. – Просто мы привыкли называть вещи своими именами. Е…ля она и в Африке е…ля! А как иначе? Или ты предпочитаешь на американский манер? Ох, прости, дорогая! Заниматься любовью!

– Фу, как пошло звучит! – сказал Саша.

Он деловито вытер стол и начал накрывать. Я сделала попытку встать, но Саша мило улыбнулся и заявил, что справится сам.

– Вот какой Саша хозяйственный! – хвастливо заметил Антон и даже голову вскинул с гордым видом, словно это он сам воспитал такого парня. – Приятно посмотреть! Он на гастролях всегда со мной! А помнишь, Сашок, – громко захохотал он, – как мы на Сицилию в прошлом году ездили? Ох, и жара стояла! А этот идиот Витек сало взял с собой. Оно у него протухло, ясное дело. И он потом его всем предлагал. Помнишь?

Саша кивнул и тоже начал смеяться.

– Музыканты не отказываются от продуктов, – пояснил он, нарезая копченую колбасу толстыми неровными ломтиками. – Все брали это сало. Потом нюхали, морщились и отдавали в следующий номер. А оно сверху красным перцем было посыпано. Так оно и кочевало из номера в номер. Никто съесть не решался, а выбросить жалко! И мы его прозвали… – Саша сделал паузу и глянул на меня веселыми блестящими глазами.

– Переходящее красное… сало! – закончил за него Антон.