Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски

— Да ты жизнь отдашь, если надо!

— Но теперь-то просто хочешь вобрать этой жизни побольше!

— И ты её ни у кого не отнимаешь!

— Так какое же здесь преступление?

— Покопайся в своих глубинных желаниях!

— И дай, наконец, себе волю!

Но Вася крикнул с обидой им из окна:

— Я дал жене слово больше не изменять!

Две танцующие селянки в пеньюарах обиженно переглянулись и тут же превратились обратно в двух обычных, дородных, но одетых сельских баб. Они попрощались друг с дружкой и разошлись.

— И как же тут быть? — непроизвольно, с глубоким вздохом, проговорил вслух Василий в кабинете. — Я бы не хотел изменять.

— Так вы решили не изменять? — послышался голос за его спиной.

Василий обернулся — в кабинет заходил маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках. Он деловито прошёл к столу:

— Я поддерживаю Ваше решение. Изменять показатели в отчётности — это, знаете, чревато. Зачем? Я только что от наших ребят. Они уже обточили свои болванки. Вопрос только в том, куда их загрузить.

— Куда загружать болванки — это вечный вопрос, Поликарп Николаевич, — глубокомысленно изрёк Василий.

— В том, что Вы его оперативно решите, я уже не сомневаюсь. С Вашим переводом к нам, Василий Сергеевич, все эти застойные явления стали как-то рассасываться.

— Рас…сасываться?

— Ну да. Стало, знаете, гораздо веселее. Подпишите, пожалуйста, накладные.

Под вечер Люба затеялась дома с котлетами (вот-вот должен придти с работы Вася).

— Так. А панировочные сухари? — спросила Люба сама себя и открыла пластмассовую ёмкость для сыпучих продуктов.

Емкость оказалась пустой.

Люба побежала через улицу в дом напротив, к Вале, своей новой подруге. Толкнула калитку.

Надо, наверное, сразу отметить, что Люба и Валя были в чём-то схожи между собой. Обеим слегка за сорок, примерно одинакового роста и комплекции, обе с короткими причёсками, только у голубоглазой Любы волосы, пожалуй, светлее, а у кареглазой Вали — немного темнее.

А что до Пети, Валиного мужа, то он был пониже Любиного Василия, коренастый, широкоплечий. Словом, никакой утончённости. Хотя чистоплотный, не замазурка.

У Вали уже ужинали. Она усадила за стол и Любу.

— Найду я тебе сухарей. Посиди с нами.

Но столе всё было по-простому, никаких особых кундёб.

— Ой, да не надо, — стала отнекиваться Люба, но Валя положила ей на тарелку немного жареной картошки и салата из огурцов с помидорами.

— Ешь! — строго сказала она.

Люба вилочкой поклевала немножко.

— Вкусно, — похвалила она.

Петька, в белой майке, мускулистый, хлебал борщ.

— А Петя у нас и на ужин борщ любит, — ласково сообщила Валя. — Мама в обед сварила.

— Угу, — ответил Петя, прихлёбывая.

Его подслеповатая тёща Мария Семёновна сидела тут же, за столом, в очках с очень толстыми линзами, но ничего не кушала — изучала цветные фото в журнале, поднеся его близко-близко к глазам. На фото — красивые дамы и господа в красивых интерьерах и авто.

— О-хо-хо, мы так красиво не жили, — сказала Мария Семёновна, оторвавшись от журнала.

— Так никогда не поздно, — сказала Люба.

— Нет, — не согласилась Мария Семёновна. — Всему своё время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла. Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель — на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.

— Ну, Вы, мама, и нашли тему — поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.

«Вот же зараза!»

— А морщишься чего? — спросила Валя. — Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?

— Можно, — сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.

— Вот и лопай, да маме спасибо говори.

— Спасибо, — сказал Петька.

— Да не за что, — ответила Мария Семёновна. — Первый раз что ли.

Секунду Петька раздумывал.

«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тёщеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стёкла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тётке Нюрке: „Я хоть и вижу плохо, зато в своём доме всегда всё слышу“. Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая — „тише, а то мама услышит“. Всё мама да мама. Всё тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»

Пока Петя так рассуждал, тёща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чём-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку ещё немного угощений.