Фархад Агамалиев: Старый причал

— А что ей делать, как не смеяться, — проговорила старуха. — Бросил бы тебя Мардан, поняла бы, как болит у нее сердце. Хорошая она, работящая, а не повезло. Что же ей теперь — плакать все время?

— Ай, брось! От хорошей жены муж не уйдет к другой…

Иса и Салман стояли возле парома, разговаривали вполголоса.

— Слушай, не можем мы столько ждать, сейчас самый сезон начинается, сделай хоть ящиков двадцать, — говорил Салман.

— Смешной человек, — усмехнулся Иса. — Винограду не прикажешь, чтобы быстрее созревал. Неделю подождать надо. И боюсь я, Салман, не дай бог, прихватят вас где-нибудь, от стыда сгорю — у меня ведь единственный сын в институте учится, я у них выступал, рассказывал, как воевал.

— Успокойся, все в порядке, — твой виноград сейчас уже в Воронеже, на рынке. Чего ты боишься? Не ворованное продаем, а плоды честного труда.

— Ты мне-то хоть сказки не рассказывай, — нервничал Иса. — Отлично знаешь, что ничего нельзя скупать оптом — коопторг есть для этого.

— Интересно получается: заработать ты хочешь, а рисковать — нет. Я же тебе говорю: с бумагой, которую мне дал свой человек в районе, можно хоть в космос везти виноград.

— А кто он, этот человек? — спросил Иса.

— Это уже тебя не касается. Большой человек. Ты лучше вот о чем подумай. Хорошо бы на следующий год не виноград, а вино здесь скупать. Понимаешь разницу? Тебе же сына женить надо будет, деньги немалые, а? А может, ты ему «Жигуленок» на свадьбу захочешь подарить — чем он хуже других?

— Деньги, деньги… Сгорел бы тот, кто их придумал! — в сердцах сказал Иса.

Вытирая ветошью руки, Эмин отошел от колесного трактора и сказал молоденькому слесарю:

— Все, Акпер. Пройдись еще раз накидным ключом по всем гайкам — и готово.

Он попрощался со слесарями и вышел за ворота базы механизации. Не успел сделать и тридцати шагов, как увидел идущею ему навстречу Амину.

— Добрый день, механик, что-то часто мы с тобой встречаться стали: куда пи пойдешь — везде ты. С чего бы это? — весело и громко говорила она.

— Село маленькое, по одним улицам ходим, — улыбнулся Эмин. — Куда торопишься?

— Да вот, видишь, ручка поломалась. — Она вытащила из сумки старой работы топорик с красиво загнутым лезвием. Ручка была отломана. — Починить надо.

Эмин взял обе половинки в руки, приложил, сказал с сожалением:

— Жаль, красивая вещь, но надо выбрасывать — починить невозможно.

— Как — выбрасывать? Пойдем, посмотришь, как быстро это делается.

Эмин замялся.

— Знаешь, Амина, устал я, лучше домой пойду.

— Боишься, вместе увидят? — сощурилась она. — Дурной молвы бояться нужно, когда за собой дурное что-нибудь знаешь. А к чистому человеку грязь не пристанет. Но ты, конечно, иди домой…

— Хорошо, пойдем твои топорик чинить, — сказал Эмин.

Они долго шагали молча. На далеких пашнях работали два-три трактора. Кругом лежала земля, бурая, в трещинах, поросшая бурьяном и чахлым кустарником. Вдруг их обогнал всадник — пожилой усатый мужчина па кауром жеребце и с ружьем за спиной. Он ехал шагом, широко жестикулируя свободной рукой, и что-то вполголоса говорил, словно обращаясь к аудитории. Эмин проводил его взглядом, потом вопросительно взглянул на Амину.

— Это колхозный сторож Самандар, — пояснила она. — Он у нас по воскресеньям иногда лекции в клубе читает и все время репетирует.

— О чем лекции?

— О разном. Последний раз о том, что в Австралии много кроликов развелось.

Они дошли до сдвоенной чинары. По се ветвям туда-сюда порхали бойкие птицы анадили, перекликались между собой, и в этом их перекличке слышалось: «Нашел?» — «Не нашел!»…

— Грустно их слушать, — кивнула на чинару Амина. — Многие люди, как эти анадили, — что-то ищут всю жизнь, а найти не могут… Слушай, механик, а ты сам захотел сюда приехать или заставили?

— Ну почему — «заставили»? Просто направили после института.

— Понятно. Значит, уедешь скоро.

— Не скоро — через три года.

— Самое большее — через полгода, — усмехнулась Амина. — Года два назад сюда прислали учительницу русского языка в школу. Хорошая была, веселая поначалу, дети ее любили. Зиму перезимовала — и уехала. Уехала со слезами: детей, говорила, бросать жалко, но не могу больше — тоска.

— Ну, я не учительница, — отозвался Эмин. — Но понять ее можно.

— Понять, конечно, можно. А дети и сейчас без учительницы… Ну вот мы и дошли.

Перед ними была маленькая сельская кузня. Пожилой крестьянин держал под уздцы лошадь. За почерневшей дверью дробно стучали молотки. В закопченном окне мерцало зарево горна.