Фархад Агамалиев - Старый причал

Люди громко захлопали.

Ильяс-киши на трибуну не пошел, стал на середине сцены, выждал, пока стихли аплодисменты.

— Когда я посадил в своем дворе лозу, надо мной смеялись: мол, на нашей земле виноград не рос никогда. А у меня был только один документ — эта книга, — Ильяс поднял ее над головой. — Сегодня уже и в других дворах собрали отличный урожай. А завтра, как сказал сейчас председатель, будут засажены виноградом все наши земли. Но этого делать нельзя…

Улыбка медленно сошла с лица Омароглу. Удивленно свел брови Эмин. В абсолютной тишине люди ждали, что скажет дальше Илъяе. Он глубоко вздохнул и продолжал:

— Не думайте, что старый Ильяс сошел с ума. Надо засадить пока только пустые земли. И не трогать другие поля.

В зале по рядам прошел шум. Его перекрыл громкий голос Омароглу:

— Мне кажется, что не ты сейчас здесь говорил, Ильяс-киши. Что с тобой случилось? Ты же мне еще вчера проходу не давал с этим виноградом…

— А я считаю, Ильяс прав, — крикнул, поднявшись, Иса. — Только все наоборот — надо как раз-таки засадить те поля, где сейчас овощи. А на сухой земле ничего не вырастет — мертвая!

Встал с места Агамейти:

— Ты, председатель, посади в своем дворе хоть одну лозу и посмотри, какое это мучение — получить с нее урожай. Прямо тебе скажу: лично я не стану ломать спину на колхозных виноградниках.

Поднялся Ибрагим:

— Я в жизни не выступал на собраниях и сейчас бы не стал, но больше молчать не могу, хотя и обещал одному своему фронтовому другу молчать. Эти, — Ибрагим показал на Ису и Агамейти, — боятся вот чего: для того, чтобы засадить мертвые земли, нужно водопровод тянуть как раз от того места, где старый паром. А им без парома придется закрыть свою торговлю — у нового моста через пост ГАИ мышь не проскочит.

— Ложь! — в бешенстве вскричал Иса. — И с таким человеком я в одном окопе гнил!

— Уж про торговлю молчи! — вскочил Агамейти. — Один ты на базаре торчишь с утра до вечера!

Ибрагим махнул рукой и сел.

С первого ряда поднялся седобородый Гулам, один из самых старых жителей села:

— Послушайте меня, люди. В следующем году наводнение будет, ибо у этой реки закон есть такой — каждые сто лет выходить из берегов. Нужно сажать на тех землях, о которых Ильяс говорит, — они далеко от воды. А старые поля затопит…

Зал зашумел. Ильяс-киши был внешне спокоен.

— А ну, тихо! — тяжело хлопнул ладонью по столу Омароглу. И зал стих. Председатель обратился к Ильясу: — Ну что, нравится? Чего ты хочешь, Ильяс-киши, что ты вечно гребешь против течения?

— А по течению грести и не надо — вода сама несет, — ответил ему Ильяс и повернулся к залу: — Тут Агамейти говорил, что виноград спину ломать заставляет. Это неправда. Виноград выпрямляет человека — за ним не надо нагибаться к земле… Но надо засадить сначала только пустые земли, не трогать табак и овощи. Новая лоза урожаи приносит только на пятый год. Чем же вы детей эти четыре года кормить будете, если сейчас все земли уйдут под виноград?

Зал молчал.

— Есть директива в ближайшее же время засадить виноградом две тысячи гектаров. И это только начальный этап, — сказал Омароглу.

— Директивы тоже люди придумывают, председатель; — обронил Ильяс. — Значит, надо ехать куда надо, объяснить… И еще: меня тревожат слова Гулама-бабы. Если придет наводнение, горя надолго хватит.

А люди все молчали.

И Ильяс-киши не сказал больше ни слова, сошел со сцены и направился к выходу.

Салман нагнулся к сидящему рядом Исе, тихо сказал:

— Слушай, пора уже механика из села убирать. Что-то он уже долго здесь живет. А мне эти их планы насчет насосной не нравятся все больше и больше.

Иса тревожно глянул на него:

— Только не так, как ты хочешь. Салман, очень прошу тебя, имя Ильяса пачкать нельзя.

— Ка-кой ты хитрый, — протянул Салман. — Не ты ли сам мысль подал? Забыл, может: «Дочь Ильяса вместе видели…» А теперь имя пачкать нельзя?

— Твоя правда: подлец я! — горько сказал Иса. — Потому и товарищ у меня такой, как ты…

В шашлычную вошли Салман, шофер Керим и Агамейти.

К ним подошел шашлычник:

— Добрый день. Садитесь вот сюда, хорошая баранина есть. Или, хотите, курицу пожарю?

Они сели за стол. Шашлычник принес хлеб, зелень, большую запотевшую бутылку водки, полдюжины пива.

Оживленно разговаривая, Ильяс-киши и Эмин шли по улице. Керим, понаблюдав за ними в окно, вдруг произнес на всю шашлычную:

— Да-а, времена сильно изменились, если отцы так любезничают с игрунами своих дочерей. Вы только посмотрите на них. Такого позора в этом селе еще не было!