Юлий Дунский - Время собирать камни

— Все-таки эгоистичная скотина человек! — сказал он, виновато улыбнувшись. — Вот проснулся и не сразу даже вспомнил, что вчера было. То есть хорошее помнил, конечно, а плохое на минутку забыл,

…Поставив ногу на верхнюю ступеньку крыльца, капитан чистил сапоги — и без того блестящие, как казалось Неле.

— Хватит! Они и так, как лакированные, — уговаривала она. — Ну, давай я, тебе же больно нагибаться!

Демин отдал ей бархотку, с удовольствием разогнул спину. Пока Неля доводила сапоги до совершенства, он рассказывал:

— Наверно, доберутся до меня медики. Уволят в запас. Тем лучше, сразу поженимся. Если оставят, тоже неплохо. Будешь офицерская жена. А говорила, ничего у нас не выйдет, есть один человек, он ждет. Наврала про человека?

— Нет, правду говорила. Он действительно ждет.

— Ну, если ему нравится, пускай ждет.

Демин проговорил это со снисходительной усмешкой победителя. Неля смотрела на него снизу, откинув голову. С каждой секундой труднее было сказать то, что ей сейчас предстояло сказать.

— Витя, ты не понял. Я его люблю.

Она выпрямилась, поправила волосы.

— Не сходи с ума, — не поверил, вернее, не захотел поверить Демин. — Ты меня любишь! Меня!

Неля молчала. Тогда капитан отступил на шаг и сказал внезапно севшим голосом:

— Его любишь, а со мной… Разве так бывает? Кто же ты после этого?

— Так случилось. Но больше не случится.

— Обожди. Все-таки я тебя не понимаю. Если ты правду говоришь, зачем же мы вчера… — Но прежде чем она сумела ответить, Демин понял сам, и его прямо передернуло от боли: — Пожалела, что ли?

— Нет. Это больше, чем пожалела.

— Больше, меньше! Нечего меня жалеть! Жалей кого-нибудь другого.

— Вот, вот… — обиделась и Неля. — Знакомый мотив: «терпеть не могу, когда меня жалеют, не унижайте меня жалостью». Господи, да хоть бы меня кто унизил жалостью! Я бы терпела, я бы спасибо сказала.

Демин уже взял себя в руки:

— Любишь ты порассуждать об умном. Так и будешь всю жизнь рассуждать! — И спокойным деловым голосом он закончил разговор: — Неля, достань нашу папку и все его заметки переведи. Каждое слово… В письменном виде.

— Зачем? — Неля не была готова к такому неожиданному повороту.

— Так надо. Для порядка.

На пустой площади стоял двухместный шарабан. Кучер помогал Демину прилаживать на задке его пожитки: чемодан, миноискатели, сумку с инструментом. Потом оба они взобрались на сиденья, уселись рядом. И в это время к шарабану быстрым шагом подошла Неля.

— А я на чем поеду? — удивленно спросила она.

— Ты не поедешь. То есть поедешь, но позже. За тобой придет подвода, отвезет к поезду.

Какие-то люди остановились неподалеку от шарабана. Покосившись на них, Неля сказала:

— Это я понимаю. Но ты-то почему сейчас?

— Я еду по старому маршруту.

— Как это, по-старому? — испугалась Неля. — Ты собираешься сам разминировать? Один?

— А что такого? Где надо, помогут.

— Но ведь Рудольф говорил — там один объект очень трудный. Он даже сам боялся!

Людей на площади стало больше. Они, правда, не смотрели на Демина и Нелю, но, может быть, прислушивались. Понизив голос, Неля продолжала:

— Ты не имеешь права рисковать! Ты обязан доложить командованию. Можно эвакуировать эти объекты, и тогда пускай взрываются! Люди не пострадают.

— Неля, это моя работа, и ты в ней ничего не понимаешь. — Чем больше волновалась девушка, тем спокойнее и суше говорил Демин. — Есть его заметки, есть рисунки по каждому объекту. Прекрасно все разминирую.

А народ прибывал. Площадь, еще недавно пустая, была заполнена людьми — как будто весь городок пришел проводить капитана Демина в его опасную поездку.

— Тогда возьми меня с собой, — чуть не со слезами сказала Неля. — Я буду рядом и помогу.

— Поможешь? Чем? — пожал плечами капитан.

— Всем! Всем, чем ты захочешь.

— Мне пора. Давай прощаться. — И с некоторым трудом Демин добавил: — Желаю счастья.

— Я тебя не отпущу одного! Поеду с тобой, поеду!.. Я ведь понимаю — ты меня жалеешь, боишься, что взорвешься на моих глазах!

— Опять пошла философия, — нахмурился Демин. — Ты же любишь, когда тебя жалеют? Ладно, пора.

Шарабан тронулся, и в ту же секунду ожили, задышали репродукторы, установленные на столбе посреди площади. Торжественный, даже торжествующий голос диктора объявил:

— Говорит Москва! Говорит Москва!.. Работают все радиостанции Советского Союза!

Это передавали Парад Победы: было двадцать четвертое июня сорок пятого года. Шарабан, увозивший Демина, медленно пробирался через толпу. Люди стояли, подняв головы к небу, словно видели в черных жерлах репродукторов то, о чем рассказывал взволнованный голос из Москвы: маршала Жукова на белом коне, сводные полки фронтов, впереди которых шли прославленные полководцы, фашистские знамена с широкоплечими орлами, брошенные к подножью мавзолея.