Сергей Кургинян: Стрелков и другие. Анатомия одного стратегического конфликта

И вдруг — донбасская ситуация возьми и превратись из некрупной в суперкрупную. Приехал с приятелями погонять украинских милиционеров, чуть-чуть погеройствовать в надежде на то, что реализуется так называемый крымский сценарий и тебя «за заслуги» интегрируют в новую региональную бюрократию. Ан нет! Занимайся военным строительством, государственным строительством и бог знает еще чем. Это я-то?! Да мне и в страшном сне ничто такое присниться не могло. Не тот я человек, за кого вы меня принимаете. Что? Меня назначат именно таким человеком, то есть надуют до несвойственных мне размеров? Ну надувайте!

Надули. После чего, естественно, произошло то, что происходит с любым пузырем — физическим, финансовым, политическим или иным — пузырь возьми да лопни. А все, кто возлюбили пузырь или сделали на него ставку, орут: «Руки прочь от нашего пузыря! Эй, вы! Шестая, седьмая и еще бог знает какая колонна! Во-первых, пузырь нам люб, да еще как. Потому что как его надули, то бишь назначили, так и нас могут… Во-вторых, пузырь может быть весьма и весьма «карьероносным». Его ведь кто-то надувает, этот пузырь? Не Стрелков же сам, а другие!

Значит, поучаствовав в надувании пузыря, можно этим другим понравиться. А понравившись — карьеру заполучить. В-третьих, это для вас есть разница между таким вот надутым пузырем, то бишь назначенцем на определенную роль, и настоящим героем. Вы, идиоты, никак не можете понять, что мир стал постмодернистским, и потому разницы никакой нет. А мы, постмодернисты, люди мудрые и всё понимаем. Раз метафизики нет, то нет разницы между героем и пузырем. И почему бы нашему пузырю не стать героем? А став героем, он может… А оказавшись при нем, мы можем… И опять же, если его можно надуть, то и нас можно. А значит…»

Почему надутый пузырь, оказавшись в ситуации, несоразмерной его обычному, ненадутому состоянию, обязательно лопается? Потому что, укрупняясь, ситуация оказывает на него всё большее давление. Донецкая ситуация, в которой Стрелкова надували самым бесстыдным образом и во всех смыслах этого слова, стремительно наращивала масштаб. А значит, и давление на все надутые кем-либо и зачем-либо пузыри.

Надо же, человек всего лишь хотел чуть-чуть поозорничать, оказавшись в ситуации острой, но не крупной и предельно элементарной. То есть соответствующей его собственной мелко-травчатости, его собственной незатейливой простоте. И глядь, а он — в не свойственном ему состоянии надутости — оказывается в перегретой напряженнейшей глобальной горячей точке. Где делается История, где кипят мировые страсти… Нарастают и температура, и давление. Одновременно с этим нарастают и габариты пузыря. Наконец, пузырь лопается. А что ему еще прикажете делать? Мелкая ситуация, в которую он не без удовольствия погрузился, возьми и превратись в суперситуацию… А тебя надувают и надувают… Стенки становятся всё более тонкими… Ты, соответственно, становишься всё более неустойчивым по отношению к любым вызовам. А вызовы нарастают. В итоге ты закономерным образом лопаешься. И при этом обнажается всё твое незатейливое естество в его нормальном, а не надутом кем-то размере. И чем более сильно тебя надували, назначая на несвойственную тебе роль, тем сильнее разлагалось твое подлинное естество. Поэтому в момент лопанья пузыря на всеобщее обозрение оказалось представлено именно уже разложившееся естество того, кто, если бы не надувался другими и не оказался в эпицентре ситуации, стремительно меняющей свои качества, мог бы избежать разложения собственного естества и явить нам нечто более симпатичное. То есть — в меру дерзкое, в меру авантюристичное, в меру умелое, в меру пошловато-примитивное, в меру циничное — но в любом случае отнюдь не героическое, а в чем-то даже антигероическое человеческое свое естество.

Диаметральную противоположность всему, что составляет подлинное содержание героизма, Стрелков обнаруживает раз за разом. Он бесстыдно предъявил эту антигероичность, осуществив позорно знаменитый «стрелковский свал». Он не менее бесстыдно предъявил ее, давая раз за разом слабину в каждой из нетипичных для него политических ситуаций. Он осуществил целый каскад вопиющим образом антигероических антраша, идя на поводу у очень дошлых и очень мелкотравчатых спецполитических бесов.

Может быть, он сам является бесом, а может быть — нет. Но он очевиднейшим образом не герой. Не может быть героем человек, который так свалил из Славянска, отдав кроме этого невероятно важного города Краматорск, Дружковку. Не может быть героем человек, который готовился к тому, чтобы ускоренно покинуть Донецк. Не может быть героем человек, который всё время мелко лжет по ключевым вопросам. Например, по вопросу о наличии или отсутствии у него и его воинства оружия в нужном качестве и количестве. Или по вопросу о том, кто, как и, между прочим, какой кровавой ценой спас от абсолютного поражения его высокоблагородие, нывшее непрерывно о том, что поражение неминуемо, готовившееся извлечь из этого положения максимум мелких репутационных и экономических выгод. Не может быть героем человек, который с легкостью необычайной меняет принципы, ценности, критерии. Не может быть героем человек, который еще недавно выступал антиподом Путина, обвиняя Путина в неспособности и нежелании поддержать в Донбассе героическое русское начало. А потом вдруг начал — не позаботившись о том, чтобы хоть какие-то приличия соблюсти, — Путина восторженно восхвалять. А себя именовать чуть ли не главным опричником этого, как он теперь обнаружил, великого человека.