Сергей Кургинян - Стрелков и другие. Анатомия одного стратегического конфликта

Ну, вот мы и добрались до отличия выдуманной чести от чести настоящей. В сущности, это сейчас и есть главная тема современной России. Та тема, которая определяет возможность выхода страны за ее нынешние сугубо рабские формы жизни. Основанные, конечно же, и на бесчестии, то есть презрении к чести, и на неспособности отличить выдуманную честь от настоящей.

С теми, кто презирает честь и любит бесчестие, всё ясно. А как быть с теми, кто не способен отличить выдуманную честь от настоящей? Ведь речь идет не только об их личной чести, но и о чести народа, чести страны.

Издевательски беседуя с норманнскими баронами, спрашивающими его, в чем именно состоит английская честь, Бекет говорит: «В конечном счете английская честь, барон, в том, чтобы всегда преуспевать» . Но это, конечно же, чистой воды ёрничество. Хотя, возможно, для кого-то сейчас в России такое ёрничество является чуть ли не символом веры. Но не в тех, кто так считает, основная проблема. А в тех, кто всё чаще и чаще выдуманную честь от настоящей отличить не может.

Бекет спрашивает молодого саксонского монаха, решившего мстить норманнам: «Ты хотел — один — освободить свой народ?»

Монах отвечает: «Нет. Я хотел освободить себя».

«От чего?» — спрашивает Бекет монаха.

«От бесчестия», — отвечает монах.

«Сколько тебе лет?», — спрашивает Бекет.

«Шестнадцать», — отвечает монах.

В ответ Бекет выдает монаху некий текст, в котором содержатся его самые сокровенные мысли. Он говорит монаху: «Вот уже сто лет, как норманны заняли остров. Твоему бесчестью уже много лет. Твой отец и дед испили чашу до дна. Теперь она пуста».

Монах отвечает: «Нет».

И тогда Бекет, рассказывая монаху о том, что именно побудило его, юного саксонца, восстать против всесильных норманнов, поработивших саксонцев, а, значит, лишивших саксонцев чести, говорит: «Итак, в шестнадцать лет ты проснулся однажды в своей келье от колокольного звона. Звонили к ранней мессе. Значит, это колокола повелели тебе взять весь позор на свои плечи?»

Монах спрашивает Бекета, откуда он это знает. И Бекет отвечает, что знает это по себе.

Занимаясь, в сущности, только поиском утраченной чести, всё время спрашивая себя, где она, его настоящая честь, Бекет в итоге получает странное назначение. Король назначает своего фаворита аж архиепископом Кентерберийским. То есть главой английской церкви. В этот момент Бекет находит и свою честь, и нечто большее. И вступает в схватку с королем. То есть становится настоящим героем. Схватка кончается убийством Бекета. А также его посмертным триумфом и унизительным покаянием короля.

В момент бегства Стрелкова из Славянска честь России решающим образом зависела от того, откажется ли хоть кто-то признавать Стрелкова героем. Притом, что слишком многие продолжали, вопреки очевидности, признавать этот лопнувший пузырь растущим субъектом нашей и мировой политики, а содержание, вскрывшееся в момент, когда пузырь лопнул, — не смердящим, а благоухающим.

И вопрос тут был не в том, чтобы самому назвать черное черным, а не белым, чтобы самому во всеуслышание сказать, что цапля (то есть пузырь назначенчества) — это одно, а сокол (то есть герой в подлинном смысле слова) — это совсем другое.

Не первый раз я оказываюсь в ситуациях, требующих движения против течения — то есть называния вещей своими именами. Видишь, что не герой, — говори, что не герой. И действуй соответственно. Так было и с Ельциным, про которого все орали: «Он герой, герой, герой!». И с Гдляном и Ивановым, якобы боровшимися с коррупцией, а на деле вставшими на путь содействия деструкторам-ельцинистам. И с генералом Лебедем. Кто не верит, пусть проверит.

Говоря о том, что сейчас российское общество оказалось перед очень серьезным и скверным вызовом под названием «Ху из Стрелков?», я обращаю внимание читателя на то, что украинские события носят гораздо более острый и испытующий характер, чем, например, события в Приднестровье или Чечне, где пытались назначить героем Лебедя. Или события в Узбекистане, где героями назначали Гдляна и Иванова. И так далее.

Российское общество на перепутье. Либо оно подтвердит, что оно общество — то есть народ, способный к мобилизации. Либо оно подтвердит, что оно не общество — то есть собрание разнокачественных «пиплов», которые «хавают». И кто-то, причем не одиночка, а коллектив, должен был отстаивать честь своего народа, своей страны. Ту честь, которая потеряна в момент согласия на метафизическое падение, на продажу первородства за чечевичную похлебку. Ту честь, вне которой, по большому счету, слишком многие существуют, внутренне согласившись с тем порабощением, которое последовало за метафизическим падением, и является его неумолимым следствием.